Теория притягательности
Шрифт:
Некоторые идеи являются банальными концепциями. Они настолько обыденные, что им легко веришь – и тут же о них забываешь. Если кто-то скажет вам: «Я знаю женщину по имени Ванесса, и у нее каштановые волосы», – у вас не будет никаких оснований сомневаться в этих словах. Но вряд ли вы найдете эти слова интересными и запоминающимися.
Несколько больший интерес вызывает то, что можно было назвать контрфактуальными концепциями, то есть концепциями, идущими вразрез с фактами. Это утверждения о том, чего, скорее всего, нет и быть не может: «Новорожденный, который умеет готовить бобы». Они являются гораздо лучшей кандидатурой на роль религиозных верований, нежели банальная концепция. Однако минимально контринтуитивной идее контрфактуальная явно уступает, потому что в ней нет характерных черт, относящихся к другим категориям. Иными словами, да, так уж случилось, что новорожденные не умеют готовить бобы, но это не значит, что данное умение не под силу более широкой категории, к которой
Минимально контринтуитивная концепция человека, способного ходить по воде, попадает в самую точку: именно на основе таких идей расцветают религии. Она включает в себя достаточно такого, что всем нам понятно, но при этом попирает некоторые из привычных представлений о реальном мире и заставляет нас ломать голову, пытаясь свести концы с концами. Это как парадокс, надолго занимающий наши мысли, не дающий покоя. Мы не можем подобрать для данной концепции подходящую категорию в нашей системе знаний, чтобы решить вопрос раз и навсегда и забыть о нем, как это происходит со многими банальными концепциями.
В то время как банальные и контрфактуальные идеи оказываются недостаточно радикальными, эксцентричные концепции – это уже перебор. Например, если вы начнете рассказывать о мужчине, который не только умеет ходить по воде, но и рожать детей, читать чужие мысли и создавать силой воли полные стаканы молока, люди сочтут, что это уж вы хватили через край, такого быть не может.
Подобным образом некоторым людям придаются особые качества. Например, они умеют предсказывать будущее или прожили больше 200 лет. Чтобы это осознать (а я сейчас говорю именно об осознании, а не о вере), мы используем нормальный психологический шаблон «человека» и меняем его. Обычно речь идет об одном-двух изменениях. Наша онтология – это понимание фундаментальных категорий вещей, существующих в мире (например, растения, животные, минералы). Контронтологическая идея идет вразрез с тем, что нам известно, и возникающая неконгруэнтность притягивает внимание. Данная теория подкрепляется результатами транскультурных психологических экспериментов с новаторскими сверхъестественными понятиями. Онтологические нарушения запоминаются лучше, чем просто всякие странности. Человек, способный проходить сквозь стены, лучше человека шестипалого, потому что последний вариант не нарушает традиционно воспринимаемый образ человека. Таким образом, хотя внешние черты в разных культурах могут сильно варьироваться (у этого бога – рога, а у того – три ноги), онтологические нарушения, как правило, схожи и распадаются на несколько категорий: люди или животные попирают свои физические свойства (например, бестелесность или невидимость), биологические свойства (например, бессмертие или непорочное зачатие) либо психологические свойства (обладают сверхъестественно острым восприятием). Аналогичным образом биологическими (например, кровотечение) или психологическими свойствами (например, способность слышать) наделяются порой неодушевленные объекты. Если такого рода нарушений больше одного, они легко забываются. Множественные нарушения редки и ограничиваются, как правило, теологической литературой, а в народе не очень популярны. Психологи Майкл Келли и Фрэнк Кайл, изучая мифы, рассказанные Овидием и другими древними греками, обнаружили, что мифологические и сказочные метаморфозы очень похожи. Например, в мифах люди чаще превращаются в животных, нежели в растения. И, в согласии с социальной теорией притягательности, природа сознания изменившегося человека остается неизменной. Контронтологические убеждения, в небольших количествах, гораздо легче запоминаются, что наделяет их очевидным преимуществом с точки зрения выживания культуры.
Подавляющему большинству религий есть что сказать и о смерти. Паскаль Буайе считает, что это идет от контронтологических мыслей о мертвых телах. Когда человек, особенно близкий нам, умирает, у нас возникают конфликтующие мысли. Мы продолжаем любить его даже мертвого и продолжаем думать о нем как о человеке, наделенном сознанием, однако наша биологическая интуиция подсказывает, что мертвое тело, которое мы видим перед собой, – это неодушевленный предмет, а наша система защиты от заражения предостерегает, что он может быть опасен! Во многих религиях распространено отношение к трупу как к предмету нечистому. И наше сознание разрывается на части: мы видим перед собой труп и одновременно человека, наделенного разумом. Конфликт мыслей и эмоций требует какого-то разрешения, и эта задача возлагается на религию.
Помимо психологических процессов постоянства объектов, помогающих мысленно воссоздавать объекты, когда они покидают поле зрения, у нас есть процессы постоянства личности, помогающие понимать, что люди не покидают этот мир, когда выходят из комнаты. Когда близкий человек умирает, моделирование психического состояния и процессы постоянства личности продолжают воспринимать его как живого. Однако, глядя на труп, мы прекрасно понимаем, что души в нем нет. Как раз тут и выходит на сцену религиозное мышление, внушая нам, что душа покидает тело, потому что мы больше не чувствуем ее присутствия. Кроме того, мы по-прежнему испытываем любовь или гнев по отношению к мертвецу. И любая религия скажет, что раз труп способен вызывать у нас такие странные чувства и мысли, то с ним нужно что-то сделать.
Контронтологическая теория Буайе предсказывает, почему в каждой религии есть свои догматы насчет мертвецов и почему души умерших принадлежат к числу наиболее популярных сверхъестественных агентов. Такие религиозные изобретения, как плачущая статуя или богочеловек, привлекательны, поскольку вызывают диссоциацию нашей интуитивной системы. Мертвецы – наиболее естественные объекты, автоматически влекущие за собой контронтологию.
Некоторое время спустя наш интуитивный разум привыкает к мысли, что близкий человек действительно умер и от него остались только воспоминания. Именно этим Буайе объясняет ритуал двойных похорон, который весьма распространен во всем мире. В этих случаях умершего хоронят сразу (в конечном счете из соображений безопасности), но несколько месяцев спустя его откапывают и перезахоранивают. По мнению Буайе, эти два ритуала знаменуют психологические изменения в наших чувствах по отношению к умершим. В первый раз хоронят человека, который как бы еще не совсем умер, а во второй – когда он умирает уже и в душах близких.
Эти контронтологические мысли и чувства по отношению к мертвым объясняют наш восторг и страх по отношению к разным группам живых и умерших людей. Буайе говорит, что основными концепциями, относящимися к религиозным агентам, являются жизнь, одушевленность и личная идентификация. У Джастина Барретта своя версия этой теории, согласно которой люди мыслят на языке психологии, биологии и физики. По моему мнению, наши интуитивные представления о людях содержат четыре базовых компонента: тело, жизнь, одушевленность и разум.
Моя теория живых мертвецов – умозрительное описание нашего огромного интереса к различным комбинациям этих фундаментальных понятий. Согласно контронтологической теории Буайе, конфликты в интуитивных представлениях должны приводить к созданию интересных концепций. Все возможные комбинации онтологий можно представить в виде таблицы, состоящей из 16 ячеек. Иметь тело – значит обладать знаниями или органами чувств физического тела. Концепция жизни приходит к нам из интуитивной биологии. Мы на интуитивном уровне чувствуем, о каком объекте идет речь – живом или мертвом. Одушевленность подразумевает способность объекта двигаться по собственной воле (а не просто катиться, как камень, с горы). Под разумом понимается обладание такими вещами, как убеждения, цели, ощущения и чувства. Глядя на любую комбинацию этих концепций, мы можем найти в одних ячейках таблицы вызывающих интерес сверхъестественных агентов (из художественной литературы или из религии), а в других – ничего привлекательного. Некоторые из ячеек таблицы я сейчас опишу подробнее.
Что представляет собой жизнь, лишенная тела, одушевленности и разума? Вероятно, какого-то рода жизненную силу. Согласно доктрине витализма, ныне опровергнутой научным сообществом, все объекты живые, потому что обладают какого-то рода жизненной энергией. Восточноазиатская философия, к примеру, постулирует существование энергии ци (или ки). Идея жизненной силы является важным элементом натуральной психологии и многих религий.
Когда человек спит или пребывает в устойчивом вегетативном состоянии, у него есть тело и жизнь, но нет ни одушевленности, ни разума. Поскольку понятие сна знакомо всем, я полагаю, эта ячейка не так увлекает и не так страшит, как другие. Отсюда следует, что устойчивое вегетативное состояние люди находят менее интересным, нежели синдром запертого человека и острые формы психических заболеваний. (Синдром запертого человека – синдром, при котором страдающий им человек находится в полном сознании, но не способен управлять своим телом. У таких людей есть тело, жизнь и разум, но нет одушевленности. К этой же категории относится дерево, способное слышать.) Объектов, которые обладали бы одушевленностью, но не обладали бы другими качествами, я придумать не могу.
Идея зомби включает в себя концепции тела и одушевленности, но лишена жизни и разума. Благодаря этому зомби кажутся особенно странными и интересными. Они очень популярны в фантастике, но ведут происхождение от гаитянской религии. Сомнамбулы тоже вызывают большой интерес – в том смысле, что обладают телом и одушевленностью, но лишены разума.
Многие другие комбинации данных качеств имеют свои параллели в фольклоре, мифах, художественной литературе и кино.
Однако как одиночные идеи не должны быть слишком простыми или слишком сложными, так и более масштабные нарративы должны знать меру. Религиозные истории, как и фантастика, должны базироваться преимущественно на банальных концепциях, но для поддержания интереса время от времени должны включать в себя минимально контринтуитивные концепции. Исследования показывают, что это оптимальная комбинация для долговременной памяти. Избыток интуитивных или контринтуитивных идей в конечном счете вредит запоминанию. Это верно по отношению и к художественной литературе, и к религии.