Теория танца
Шрифт:
Она клонилась на его плечо, как вечерний цветок. Они уже стояли, и он расстегивал пуговички на ее юбке. Потом был диван.
— Лапушка, лапушка, — шептала она, вцепившись в его лопатки, и он, двигаясь, даже нашел место для недовольной мысли — нашла лапушку!..
Эта мысль направила его возбуждение какими-то обходными путями, и он, вдруг став агрессивным, последовал за своим возбуждением.
— Так не больно? — спросил он.
— Нет… Но интересно, я так никогда не пробовала… — прошептала она, — продолжай, продолжай, о-о! — и, задрожав, обсикалась.
"Так вот где твоя главная эрогенная зона! — подумал сторож, заваливаясь набок. — Не пробовала она!
На следующий день, принимая очередной сеанс массажа и ощупывая его колено спущенной с кушетки рукой, она говорила:
— Я позвонила Валере, он все обещал сделать. Правда, ногу недавно сломал, оказывается, но он по телефону с главным договорится.
— Спасибо, — говорил он, массируя и чувствуя себя альфонсом. — Но может не надо? Редактор сам разберется, а то как-то неудобно…
— Неудобно искать вслепую, — засмеялась она, наконец, нащупывая вывернутой назад рукой то, что можно было нащупать.
Вечером домой позвонил А. Г. и сказал, что рассказ выйдет в следующем выпуске альманаха — через номер.
— А у вас там некий Валера работает? — спросил массажист Х. — Он еще ногу недавно сломал. Это не он поспособствовал?
Редактор отрывисто захрипел в трубку — он смеялся.
— Во-первых, замша сразу по прочтении рассказа подписала альманах — вы все же смогли ее обмануть. А во-вторых, Валера, который сломал ногу, — это наш шофер, и в литературе он главному не советчик…
Газета вышла. С ожидаемыми эмоциями дело обстояло так же, как при первом прыжке с парашютом. Восторга у автора не было. Массажист даже не стал читать себя — ему почему-то стало скучно. И даже противно. Слова в газете в отличие от машинописи были какими-то чужими. И вообще, текст выглядел бредом. Но его настроения никто не заметил. Все поздравляли. Стационар, включая больных, шуршал газетами (в коридорах и кабинетах — уточняем для ржевских).
— Ну, можете говорить мне спасибо! — сказала она. — И мы отметим вашу первую публикацию у меня дома сегодня вечером.
— Сегодня я не могу… — сказал массажист, вздыхая. Он терпеть не мог этот этап отношений. — Нет, и завтра тоже. Я вообще не ходок по домам. Вот в экстремальных условиях — пожалуйста. На чердаке люблю, к примеру, когда голубиным пометом пахнет… Внезапность и соблазнение — вот что меня привлекает…
— Я поняла, — грустно сказала она. — Это вы тактично говорите — пошла… вон…
— Вовсе нет, — сказал он, морщась. — Но только не дома. Да, и, прежде чем приходить сюда, звоните на всякий случай, — вдруг меня здесь нет…
За рассказ он получил первую премию Альманаха. Было устроено празднество на чайной фабрике — спонсора премии, — где ему под вспышки фотокамер вручили большой — вместимостью не меньше ведра — керамический чайник, сделанный руками известной художницы. Чайник несколько смутил лауреата. Он хоть и стоил по тогдашним ценам ровно миллион рублей, но сам факт его вручения был осмеян молодыми литераторами, сидящими на дальнем краю длинного стола. "Чайник", — шептали они друг другу и заливались смехом. Автор чайника, зрелая художница, прославившаяся расписными керамическими бабами в натуральную величину, тут же пригласила писателя-невропатолога посмотреть ее мастерскую. Он согласился (но так никогда и не пришел). Фотограф поставила его у камина, и на его замечание, что в кадре будет одна стена, ответила: "не волнуйтесь, я издалека, все войдет, камин больно красивый". В газете была опубликована большая фотография — коротко стриженый ушастый лауреат, смущенно улыбаясь, одной рукой обнимает огромный
— На свободу — с чистой совестью, — глядя на снимок, сказал массажист У. — И с ведерным заварником чифиря…
МАСТЕР ВИН
По-моему, пора выпить. Можно употребить упомянутые в предыдущей истории водку или чифирь, а можно и… Но не будем опережать. Сами мы эту несказанную (в смысле неназванную) пока жидкость выпить смогли бы лишь при обстоятельствах, как пишется в страховых документах, необоримой силы. Однако есть люди, которые могут сделать это совершенно добровольно — за неимением первых двух напитков. К тому же, нам нужен сей эпизодический герой, чтобы, приняв его на работу, а потом уволив, перейти к пришедшему на его место персонажу, который освободит, наконец, массажиста У. от оков его гражданского полубрака с гражданкой Л.
Итак — позвольте представить: новый рефлексотерапевт В. Да, к нашему глубокому сожалению рефлексотерапевт З. уволилась под напором ее третьего мужа, который, будучи бизнесменом от медицины, начал строительство собственной поликлиники, и определил жену заведовать строительством. Конечно, хочется сочинить под занавес ее работы в стационаре что-нибудь эдакое, но мы пишем исключительно правдивые истории, а потому честно сообщаю, что у массажиста Х. так ничего и не срослось с рефлексотерапевтом З. "Дотянула?" — сказал он на прощанье с укором. "Это же здорово! — ответила мудрая женщина. — Мы всегда будем хотеть друг друга! Непознанное, оно всегда манит. И потом, жизнь продолжается, а параллельные линии сходятся".
Если вы думаете, что новый рефлексотерапевт — женщина, и с ней-то у негодяя все должно получиться, то вы не угадали. Вновьприбывший доктор был мужчиной за сорок, и очень походил на мистера Бина после концлагеря. Он даже по коридору ходил вдоль стенки, словно опасаясь потеряться на широком пространстве. К тому же, его часто качало. При этом лицо его становилось необычайно серьезным, рот был крепко сжат, чтобы не дыхнуть собеседнику лишнего, а биновский нос, загнувшись еще ниже, надежно фиксировал губы.
Сотрудники стационара быстро поняли цикл его жизни. На взлете Мастер Вин, как окрестил его массажист Х., остервенело работал. К нему в очереди все время сидели какие-то бабушки в черном с узелками в руках — явно деревенский контингент, — где он их брал, так и осталось тайной. Иногда, заглядывая в пятый кабинет за шторку кабинки, массажист Х. с недоумением рассматривал бабушку, спина которой была так густо утыкана иглами, что ее признал бы за свою даже дикобраз. Утыканы были руки и ноги, и массажист, никогда не видевший, чтобы его учитель-китаец колол больше пяти иголок (по количеству китайских стихий), увлеченно гадал, почему из кабинки бабушка выходит живой. Короче, доктор много работал, преображаясь на глазах. У него появлялось новое шикарное пальто, соответствующие шапка и ботинки, он покупал бытовые приборы, сервизы, и прочие ненужные холостяку вещи. Но в один прекрасный день его кинетическая энергия истощалась. Маятник замирал в верхней мертвой точке — в этот день доктор был непривычно весел, он летал по коридору, он втыкал иголки издалека, как дротики, он был весь в предвкушении счастья. А на следующий день его с утра отправляли домой, чтобы он кого-нибудь не заколол своими иголками насмерть, потому что он ходил вдоль стенки и не дышал на собеседника.