Теперь ему не уйти (Трилогия о маленьком лорде - 3)
Шрифт:
И снова Селина будто прочла его мысли.
– Милый, - сказала она, подойдя к нему, - оставь ненадолго свои патриотические заботы, и мы втроем повеселимся немного, отпразднуем рождество, и вообще...
Он знал, что похож на обиженного мальчишку. Да он и был обиженный мальчишка - в свои-то пятьдесят четыре года!
– Ну, с этим вот типом нам с тобой нескоро удастся повеселиться...
У него вырвалось: "Нам с тобой". Он прикусил язык. Но она тут же поймала его на слове.
– Когда-нибудь ведь он проспится! Я убегаю, надо же раздобыть что-нибудь к ужину, это не так-то просто.
Она победила. Она знала это. И он тоже. Она слегка приложилась губами к его щеке.
– Кстати, не мешало бы тебе побриться, - сказала она.
– А я скоро вернусь.
6
Гнусный зверь навалился на страну, отвратительными щупальцами пригнул ее к земле. Люди теперь уже привыкли к этому зверю. Не то чтобы они перестали его бояться, но они привыкли к страху. И не то чтобы они смирились со своей невыносимой долей. Но пламя, охватившее их, стало тише. Огонь, пылавший снаружи, ушел внутрь.
В новой квартире - того сверхмодного типа, который быстро становится старомодным, - старые друзья празднуют рождество. В каждом доме сейчас празднуют рождество. Люди не совсем отрешились от веселья и смеха. Очень многого теперь не купишь - ни подарков, ни еды, ни вина - всего, что обычно покупали на рождество. Но зато тем драгоценней то, что удается раздобыть. Женщины в этой стране вяжут теперь будто одержимые, вяжут усердно, как никогда. И пусть нельзя купить шерсти желаемого цвета и качества, всегда ведь можно распустить старые вещи и связать из них новые. Во многих домах сейчас сыро и холодно. И потому вязаные вещи очень кстати. Да и сама работа приятна - отчасти необходимая, но отчасти и бесполезная. И к тому же она заменяет курение. Ведь с куревом дело сейчас обстоит скверно. Да и со всем прочим тоже.
Одного лишь нынче не занимать - боевого настроения. Вот ведь какое чудо - настроение не соответствует кривой, отражающей общее положение дел, скорее, наоборот - оно будто в отместку безудержно взмывает ввысь как раз в пору, когда, казалось бы, налицо все причины для тревоги и горя. Смех и веселье далеко не всегда признак благополучия. И даже самочувствие... подчас и оно не подчинено законам причины и следствия. Сколь многие люди в опасности и беде обретают бодрость духа, которой им так не хватало в пору благополучия. Они и сами это сознают и думают: "Чудно устроен человек". Беда возвышает человека в собственных глазах, позволяет ощутить себя чуть ли не героем.
В новой квартире, где трое старых друзей празднуют рождество, еды и питья вдоволь. Зато слегка недостает веселья, все будто выжидают чего-то. Может, они вовсе и не такие уж близкие друзья, впрочем, никто из них толком этого не знает. К тому же дружба их принадлежит прошлому. Старая любовь ржавеет. И дружба тоже ржавеет. Одно лишь вино в рюмках не ржавеет. Об этом усердно заботятся все трое: они с такой скоростью опорожняют рюмки, будто страшатся, что кто-то придет и отнимет у них вино.
Да, наверно, именно этого они и боятся - или, может, чего-то другого? Может, они боятся друг друга? "Будем здоровы!" - говорят они, поднимая рюмки. "Будем здоровы!" - раздается в ответ. Не самый оживленный разговор. Роберт добродушно произносит:
– Значит, надо было случиться войне, чтобы мы трое снова встретились?
Вилфред учтиво улыбается. А Селина - нет. Она не станет тратить время на зряшную учтивость, когда в рюмках ждет вино. Вилфред узнает эту ее повадку, узнает и другое - она никогда не хмелеет после первых рюмок. К тому же ей надо приглушить сильное возбуждение. А вот ему глушить нечего. Он забыл ее, забыл, насколько это может человек, которому еще далеко до маразма. Он помнит ее как живописную фигуру на носу лодки, в брызгах и россыпях воды, в свете радуги. Черты лица те же, та же фигура... Она великолепно сохранилась. Но все это не будит отзвука в его душе. Как и память о том, что когда-то давным-давно они точно так же сидели втроем в хижине в Нурмарке. Тогда они были молоды. Но никто из троих особенно не чувствует бремени лет. Идет война. Но даже и этого они будто не чувствуют. Сегодня рождество. И всякий раз, вспоминая об этом, они говорят: "Будем здоровы!"
Повсюду в городе, повсюду в стране люди сейчас говорят друг другу: "Счастливого рождества!", а на Новый год скажут: "С Новым годом, с новым счастьем!" - и значительно заглянут друг другу в глаза: что-то ведь должно непременно случиться. Что? Да хоть что-нибудь. В стране да и во всем мире. Должен произойти решающий перелом.
– С кем я?
– неожиданно начал Вилфред.
– Ты, кажется, хотел знать, с кем я? Во-первых, я ни с кем, практически я никогда ничьей стороны не принимаю. Вообще вы всегда употребляете такие выспренние выражения!
– Вы?
– переспросил Роберт.
– Ну, если хочешь, все люди по нынешним временам. Они теперь рассуждают с пафосом о самых простых вещах. Все время одних презирают, другими восхищаются, на каждом шагу убивают кого-то в мысленной своей кровожадности. Я все понимаю, но, черт побери, так убивайте же на самом деле, те из вас, кто посмелей!
– Ну, ну... кажется, мы хотели приятно провести вечер?
– Сегодня рождество, - сказала Селина. Она не поднимала глаз от вина. Вынув зеркальце, она напудрилась, но казалось, взгляд ее смотрит сквозь зеркало.
– Андреас...
– заговорил Роберт, - помнишь Андреаса, с которым ты учился в одном классе? Выпьем за него! Выпьем за всех наших друзей, что томятся в тюрьме!
Вилфред сидел и смотрел на Роберта, героя сотен ресторанных битв, в которых было так много раненых и так мало победителей. Он размышлял о добродушном цинизме Роберта, оборачивавшемся безграничной терпимостью. Из цинизма Роберт был добр и сентиментален, чуть ли не религиозен. Не цинизм ли сделал его патриотом?
– Он пострадал за?..
– осторожно спросил Вилфред.
– Многие из наших пострадали, - прозвучал ответ.
– Андреасу пришлось туго.
Вилфред не посмел даже улыбнуться... Что-то непохоже на правду. Придется зайти с другого конца:
– Неужели он в самом деле?..
Клюнуло. Клюнуло, черт побери!
Роберт состроил неприступную мину - мину человека, который знает больше, чем говорит.
– Андреасу пришлось туго, - мрачно повторил он.
– Выпьем!
– воскликнул он тут же, словно желая переменить разговор - из страха выболтать лишнее.