Теперь ему не уйти
Шрифт:
Со стороны моря донесся резкий смех. Он обернулся. Каменная беседка. Ну, конечно же. Мориц сидел в этой маленькой естественной крепости с видом на море, где в гребне каждой волны сверкали огни отраженных лучей солнца, рассеивающего дымку утреннего тумана, в крепости с видом на море, откуда просматривалась также и суша, где стоял дом…
Вилфред быстро сбежал по склону холма к беседке. Она была обращена открытой стороной к морю, а закрытой – к суше, и случайный путник не мог бы сверху увидеть того, кто в ней расположился. Сойдя вниз по пяти каменным
– А где Марти?
– Она ушла месяц назад, даже не простившись со мной.
Он холодно взглянул на Вилфреда: казалось, был доволен, что тот так и не понял, в чем дело. Вилфред недоуменно посмотрел на вторую рюмку.
– Это для тебя – на случай, если ты зайдешь. Или для кого-нибудь другого. Сюда ведь не часто кто-нибудь забредает. А ты был похож на вора, да, на взломщика, когда крался вокруг дома, заглядывая в окна.
– Ты мог бы окликнуть меня. Я не люблю, когда за мной следят.
– Никто не любит! – коротко и холодно отрезал его собеседник. Он налил гостю вина. Бутылка была уже наполовину пуста. Словно в ответ на немой вопрос, Мориц наклонился и выудил из густой тени под столом вторую бутылку.
– Неужели она ушла без всяких объяснений? Не оставила даже записки?
– Записки не было. Твое здоровье!
Мориц поднял рюмку. Прохладное мозельское вино, будто огнем, опалило ему глотку.
– Одним врагом больше, – сухо произнес Мориц. – Одним опасным врагом больше. Кстати, почему ты так беспокоишься о Марти? Простой вежливости ради следовало бы сначала спросить, как поживаю я!
Они сидели друг против друга, как много раз за время их знакомства. Прекрасное свежее утро, казалось, вобрало в себя все сущее – теперь Вилфред даже не мог вспомнить, что вообще привело его сюда.
– А сам ты как поживаешь? – спросил Мориц.
Как он поживает? Он ушел в подполье, как теперь принято выражаться, скрывается – прячется, попросту говоря…
Мориц спросил:
– Но ты по крайней мере хоть жив?
Странный вопрос. Вилфред ведь и вправду жил как бы вне мира. Вся его прежняя энергия, казалось, покинула его. Он нашел приют в маленькой каморке на улице Пилестреде. Прятался там, как мелкая зверушка в норе, и не искал связи с миром.
– У тебя скверный вид. Не побывал ли ты часом в тюрьме? Теперь ведь такая мода…
Да, он побывал в тюрьме – своей собственной. Он долго был там. А теперь его расспрашивают об этом, и в вопросе – одновременно озабоченность и насмешка. Вилфред покачал головой. Он думал о Марти. Он слышал о ней от Роберта, тот рассказывал, что она пошла по рукам и вообще чудит – просто совсем опустилась.
Мориц устало улыбнулся.
– Похоже, нам обоим приходится худо. Я получил новое назначение, вот-вот смоюсь. Злые языки утверждают, что мы все вообще скоро смоемся отсюда.
Да, злые языки это утверждают. Роберт так и сиял от восторга, предвкушая эту минуту. А вообще-то, что стал бы делать Вилфред без Роберта все это время и почему именно Роберт так печется о нем?
Мориц поднял рюмку:
– Ты что, приехал сюда, чтобы не раскрывать рта?
Вилфред часто задумывался об этом. У Роберта есть все основания поступать прямо противоположным образом… Неужели и впрямь существует нечто зовущееся дружбой?
Он заставил себя поднять рюмку.
– Я приехал повидаться с тобой.
Он понял вдруг, что ненароком сказал правду. Чудесное утро вдруг застыло, оцепенело, новый день будто затаил дыхание в недобром предчувствии. Конечно, не мог же он приехать сюда без всякого дела.
– Ты явился, как говорится, к самому отходу поезда…
Дорогой Вилфреду мнилось, что его влечет сюда некая определенная цель, но все это отошло куда-то далеко. Все, что терзало его день и ночь в унылой каморке на Пилестреде. Он должен избавиться от чего-то… Но сейчас его мучило смутное чувство вины перед Робертом: вот Роберт не умеет долго ненавидеть кого-нибудь…
– Из Германии приходят дурные вести, – продолжал Мориц.
Вести – вот что сейчас больше всего занимало Роберта. Как он радовался им и как горевал, когда удар настигал кого-то из его товарищей по борьбе. И все же горе не убивало его. У некоторых всегда есть в запасе радость – спасение…
– …Так что, наверно, это наша последняя встреча.
Вилфред слишком долго жил взаперти и теперь никак не мог сбросить оцепенение. Морица тянуло на исповедь. Но между ними стояла стена. Всем существом своим Вилфред был сейчас в каморке на Пилестреде – куда больше, чем во все то время, когда он и вправду там был.
– Враг? – повторил он, вдруг возвращаясь к прежнему разговору – разговору о Марти: – Да что ты, ей все безразлично, она просто дура!
Но Мориц, казалось, только и ждал повода заговорить о ней:
– Ты ошибаешься. И вообще все эти слова – умный, дурак – ничего не значат. Марти – артистическая натура, а значит, впечатлительна и в некотором роде творческая личность. К тому же она лжива, впрочем, одно без другого не бывает. Она лжива и притом простодушна, а простодушный лжец сплошь и рядом говорит правду, как она, к примеру, сказала мне правду о тебе.
– Ты что, сегодня настроен философствовать?
– Да, я настроен философствовать. Все это время я много размышлял. И решил принять кое-какие меры.
– И какие же меры ты принял?
– Да никаких…
Они избегали смотреть друг на друга. Они глядели на сверкающую гладь фьорда…
– Вы что, поссорились с Марти?
Мориц отпил из рюмки, потом прижал прохладное стекло ко лбу.
– С Марти невозможно было поссориться. Она сама говорила все, что хотела, а ответов не слушала. Просто мы оба были в скверном расположении духа.