Теперь, или Снова «Неслучайные странности». Страшно философские небылицы длиной в Мысль
Шрифт:
– Да что ты там поняла? – от жалости прижимаю её к себе, словно дочь, напрочь забыв про всякие там санитарно-эпидемические правила карантина.
– А то и по-ня-ла, – жалобно тянет она, – что забралась я… слишком далеко. И вот ТЕПЕРЬ вывалилась… из открывшегося мне случайно пространственно-временного канала.
– Случайное… не случайно! – машинально выдаю очевидное, раздумывая над её словами.
– Да-да, – подхватывает девчушка, всхлипывая. – Вот и папа тоже так говорит.
– Папа? – выдыхаю, не сдержав любопытства. – А что ещё… говорит папа?
Ох,
А что волнует?
Да то, что и всегда: что нас ждёт там, впереди, в «прекрасном далёко»?
…тем более спросить не у кого-то там вообще, а практически… у себя самого, у своей же вдруг заговорившей мысли…
Коллеги по перу, уверен, отлично это понимают!
…время-то, судя по всему, всё-таки действительно относительно, что б мы там себе ни думали на сей счёт и ни кричали о законах Природы в нашем взбунтовавшемся атеистическом духе. С точки зрения Сознания, как ни крути, но «…в начале было Слово…», а «…время – величина относительная и… всего лишь одна из форм проявления Мысли», и «…если знания отвергают всё это, значит, их просто пока недостаточно!..».
Почему в кавычках?
Так ведь не мной всё это сказано, здесь лишь эти всем известные аксиомы Сознания собраны воедино.
– Да много чего интересного говорит мой папа, – увлёкшись разговором, вытирает наконец она свои слёзы. – «Вот и Всё!», например.
– Кто этот Всё?.. – тут же выдаю давно мной усвоенное.
– Почему кто?.. – втягивается она в старинный диалог. – Всё – это не кто, это конец, конец всему!..
– Или начало… – перебиваю закономерно. – А что ещё ты помнишь? – сбиваю направление мысли, нарочито хмуря брови и отгоняя присущие нам всем тщеславные мыслишки.
Ну, в конце-то концов, не для того спросил, чтоб выяснить потерянность своих прошлых фантазий во времени, а чтоб понять во всём этом главное.
– «Здесь вам не тут», – выдаёт она, подозрительно следя за мной.
– Где… не здесь? – тут же парирую очевидным.
– Ту-у-ут!.. – дивясь моей осведомлённости, машинально тянет она, вытаращив глаза.
– Понятно! – отрезаю, не дав ей опомниться. – Что ещё?
– Ещё?.. – задумывается. – Что «…в на-ча-ле было…» – тянет по слогам.
– Слово? – подсказываю.
– Да! – радуется.
– «И Слово было у…» – продолжаю.
– Бога! – улыбается.
– «И слово было…» – улыбаюсь вместе ней.
– Жизнь, – радостно заливается она солнечным светом.
А и правда: почему б первым словом у зарождающегося по немыслимым человеку законам Сознанию не быть слову Жизнь.
Ведь и у Бога должна быть своя Колыбель, Мать!
Главное во Вселенной – это Жизнь!
– Бог, – смеясь, поправляю я.
– Бог и есть Жизнь, – легко парирует она чем-то новым, пока ещё неизвестным мне в нашем времени.
– Ну-у, – тяну, задумавшись, – видимо, да!
– А время – одна из форм проявления Жизни, Бога.
– Ну-у, – осторожно тяну, дивясь её уверенности, – возможно.
– Так ещё в ваше время утверждал академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, – серьёзнеет, – а после… и многие другие, и папа тоже.
– Да неужто ты читала Лихачёва? – смотрю с нескрываемым восхищением, боясь обидеть, поинтересовавшись возрастом.
– Нет, – огорчается, – не читала, папа не разрешил пока свой экземпляр дедушкиной книги брать, а с экрана читать я так и не научилась.
– Почему это не дал? – откровенно удивляюсь.
Там, в моей «Потерянной тетради», такого не было. Там всё ровно наоборот: ей была доступна вся домашняя библиотека, в которой каждый экземпляр печатных на хрупкой бумаге книг, уже много десятилетий не печатающихся в её время, считался по-своему единственным, эксклюзивным. Потому как каждый из них нёс в себе не только идеи с автора, но и уникальные мысли, а иногда настоящие откровения в качестве пометок на полях её читателей.
Впрочем, за прошедшие три года, как «Потерянная тетрадь» увидела Свет, что-то могло измениться. В конце-то концов, кому как не мне знать, что перерождённая в материю Мысль живёт совершенно своей, неподвластной автору жизнью.
– Так ведь папа со своими экземплярами вечных книг никогда не расстаётся, – поясняет девочка. – Держит их у себя на столе в строгом порядке и последовательности для работы с ними.
– Всё так серьёзно? – выдыхаю недоверчиво.
– Да-да! – вспыхивает. – Папа говорит, что в прошлом всегда можно найти… настоящее.
– Это правда, – соглашаюсь. – И даже наше завтра, потому как «…что было, то и есть…».
– «…и будет что было…» – подхватывает она.
– «И всё в мире – суета сует, и…» – цитирую по памяти, борясь с искушением поинтересоваться её возрастом.
– «…томленье духа!» – ставит она точку. – А всё потому что время, как утверждает папа, прежде всего величина относительная, хотя это и не доказано наукой до сих пор.
– Поня-ятно, – тяну ошарашено. – Но что всё-таки лично тебя так расстроило во всём этом? Почему ты расплакалась?
– Не знаю, – растерянно улыбается. – Мне вдруг подумалось, – вскидывает на меня пытливые глаза, – что оказалась «здесь», но… не «тут», то есть не там, не просто так.
– Пожалуй, не просто, – осторожно соглашаюсь.
– И вот ТЕПЕРЬ, – продолжает, – как и говорила, возвращаясь домой…
– …вывалилась из открывшегося тебе вдруг случайно пространственно-временного канала, – не сдержавшись, цитирую её мысль по памяти, – и можешь случайно застрять теперь здесь, у нас, навсегда, – увлёкшись, неудачно завершаю её.
– Вот именно, – шепчет она и, закрыв ладошками лицо, снова начинает всхлипывать.
Вообще-то она права.
Если не углубляться в сомнения о практической невозможности движения в пространственно-временной плоскости (в конце-то концов, об относительности времени и сознания как одной из форм Жизни ТЕПЕРЬ не знают разве что дошколята!), то она действительно почему-то ушла со своей воображаемой орбиты движения.