Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
Шрифт:
– Сейчас приду.
– Я с тобой.
Спорить не было ни сил, ни желания.
Следы крупной твари – довольно свежие, не позже вчерашнего дня. Тварь приволакивает заднюю ногу, иногда падает в снег – здесь остались оплавленные по краям ямки. Но крови ни в ямках, ни по следу нет – значит, животное не раненое, а старое.
Косматая туша лежала у ветвистого дуба. Подходя, я с радостью отметил: брюхо животного вздымается и опускается – не придется есть мертвечину.
Учуяв нас, тварь задергалась, пытаясь подняться. Желтый глаз мутно
– Ищи дрова, – приказал я.
Шкура была толстая и прочная, – стоило немалых усилий надрезать ее. Прямо под кожей – слой вонючего желтого жира: тварь и вправду оказалась очень старой…
Наконец, я, освежевав тушу, добыл кусок жилистого мяса. Обернулся. Марина натаскала дров – чего-чего, а этого добра здесь навалом.
Соорудив конусообразный костер, я потянулся за зажигалкой. Выругался.
– Ты чего? – вскинулась Марина.
– Зажигалку похерил.
Лицо Марины вытянулось:
– Что теперь делать?
Раздражение заворочалось во мне: потерять зажигалку – раньше такого со мной не случалось!
– Что делать? Жрать – вот что делать! Мы в Джунглях.
Я отхватил заточкой приличный кусок мяса и принялся рвать его зубами, чувствуя, как кровь течет по подбородку, сухожилия режут десны.
Посмотрев на меня, Марина взяла заточку… Она ела сырое мясо, едва-едва удерживая рвоту. Губы, щеки и подбородок вымазались в красное.
– Чего уставился?
Я отвернулся. Даже сырое мясо прибавляет сил, струится по венам, кормит Теплую Птицу. Мы сможем продолжить путь.
Сломанная башня осталась позади. Я шел легко: лишь слабые отголоски вчерашнего падения изредка подкатывали к голове, в глазах темнело, но ноги-руки были послушны, кости не болели.
Город еще не отпустил нас: прямо в лесу попадались заросшие бурьяном развалины домов; автомобили, сквозь зияющие дыры которых видны омытые дождями кости; попадались и зеленые лужи, прячущиеся в зарослях деревьев, – лопаются изумрудные пузыри, и облачко едкой хмари струится коварной змейкой…
Лес начал редеть. Сердце забилось спокойнее, четче: скоро должна показаться железная дорога. Идя вдоль железнодорожных путей, чувствуешь себя под защитой, будто кто-то прикрыл незримым щитом. Я верил, что пока передо мной бегут две ржавые ленты, я не заплутаю, найду ночлег и еду, отобьюсь от врага. А при удаче можно сесть на Поезд… Ведь когда-нибудь мне удастся сесть на Поезд и доехать до Конца?
– Андрей, посмотри!
Я обернулся на радостный вскрик Марины.
– Здорово!
Это был автомат – мокрый металл блестел на солнце.
– Выходит, мы здесь пролетали, – сказала Марина, раздумчиво посмотрев в небо. – Посмотри, лошадь!
В небе клубились, наползая друг на друга, облака, – они словно соревновались друг с другом в придумывании фигур. И вправду, одно из них было сейчас лошадью – белогривой, тонконогой, с трепетными ноздрями и чуткими ушами.
– А вон – ты, Андрей.
«Я» стоял, расставив ноги на ширине плеч, держа автомат у бедра и настороженно глядя перед собой. Марина смеялась, отыскивая в небе себя. Никогда прежде я так не смотрел в небо – фантазируя, рисуя что-то; небо было для меня лишь частью мира, в котором я должен выжить, причем частью далекой, неважной.
– Вон – ты.
Марина обернулась, посмотрела на облако.
– Андрей, ты мне льстишь.
– Ничуть.
«Марина» сидела в кресле: распущенные мягкие волосы развевались, доставая едва ли не до самого горизонта, на одухотворенном лице застыла радостная улыбка.
Подул ветер, и фигуры исчезли. Я вспомнил, что мы в Джунглях и опустил глаза.
– Надо идти, Марина.
Она вздохнула, поправила рюкзак за плечами.
Мы побрели дальше. Солнце стояло высоко, лучи пробивали макушки деревьев, заставляли искриться свежий снег.
– Голубь, – ахнула Марина.
Я остановился, пораженный. Неподалеку от нас на стволе поваленного дерева сидел белый голубь. Он ворковал, раздувая перламутровый зоб, словно силился что-то сказать. Я никогда не видел в Джунглях птиц.
– Красавец, – прошептала Марина, взяв меня под руку.
Голубь взъерошился, колыхнул крылом, и, наклонив головку, повернулся, показав нам другой бок. Я почувствовал, как дрогнула Марина: этот бок у голубка был красно – синим и без единого перышка, кости вздымали тонкую кожу.
– Пойдем отсюда, – сказала девушка.
Она зашагала впереди, автомат болтался у нее на шее, солнце сидело в волосах. Я отчего-то почувствовал себя виноватым и перед ней, и перед этим голубем, и даже перед Джунглями.
Показавшаяся впереди железная дорога разом скомкала и отбросила все сомнения и тревоги. Из хаоса мы вышли к порядку.
Слева, прямо у дороги, торчало полуразрушенное здание, рядом – невысокая бетонная платформа, испещренная рытвинами, как следами больших червей.
– Это что – вокзал? – подала голос Марина.
– Похоже на то.
Наши ботинки гулко застучали по бетону. В конце платформы – искореженная синяя табличка на изогнутых ножках. На табличке – облупленные буквы. Марина прочитала:
– Об-нинск, – и повторила. – Обнинск.
Обнинск! А ведь я, кажется, кое-что знаю про этот город.
8. Подземный институт
Заскрежетав тормозами, электричка приблизилась к запруженной народом платформе. Мимо окошка тамбура замелькали лица – настойчивые, в испарине от жары и ожидания.
– «Москвичи», – с презрением бросила Анюта, затягиваясь сигаретой, – дома работы найти не могут.
Андрей смущенно оглянулся: люди, напирающие сзади, ничего не слышали, думая каждый о своем.