Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
Шрифт:
Почему этот игрок пошел наперекор Джунглям? Быть может, решил, что со мной расправятся твари? Не знаю. Но я запомнил каждую морщинку на желтом обветренном лице.
Черная туча медведем ворочалась в небе. Светлая кайма на верхушках деревьев стремительно истончалась.
– Андрей, посмотри.
Марина указала в сторону леса, где возвышалось нечто темное.
Джунгли окружили большой бревенчатый дом со всех сторон, сжимая, будто пытались его задушить: кое-где на стенах – широкие трещины. На крыше – березка. Окна блестят осколками оплавленного стекла.
– Дача, – сказала Марина.
– Что?
– Дача, говорю. Бывшие отдыхали здесь, сажали цветы.
– Знаю, – пробормотал я, отыскивая вход. Ясно, что лучшего убежища нам не найти.
Дверь дачи сохранилась и даже была заперта. Я навалился плечом и упал вперед, вызвав сдержанный смех Марины. Из дома пахнуло затхлостью.
В сумраке я увидел довольно широкий холл, дверные проемы. Ступая по хлипкому полу, вошел в одну из комнат. Ржавый холодильник, плита; шаткий стол, шкаф, белеющий посудой: видимо, кухня. Марина пошарила на полке и радостно ойкнула. Из ее кулака вырос язычок огня, осветивший лицо: нашла зажигалку.
– Молодец, – обрадовался я.
В другой комнате – широкой, не меньше двадцати шагов – распавшийся диван, камин, прелое тряпье. Еще – какой-то черный покосившийся предмет.
– Ого, пианино, – воскликнула Марина.
Она открыла черную крышку, под которой белели клавиши.
– Эту комнату бывшие называли – гостиная. Здесь они принимали гостей. Играли на пианино.
Марина опустила руки на клавиши. Раздался грохот и скрежет.
Я поспешил заткнуть уши.
– Те, кто умел, играли, – сконфузилась девушка, закрывая крышку.– А еще – смотрели телевизор.
Она взмахнула рукой, и я разглядел на стене за пылью и паутиной тонкий прямоугольник.
– А если не было гостей, они все равно садились…
Марина порывисто села на диван, закряхтевший, застонавший.
– Включали телевизор и смотрели.
– Что смотрели?
– Все. Как классно, должно быть… Огонь горит в камине…
Марина, подперев голову руками, сделала вид, что смотрит телевизор – черный и пустой, как лесная яма.
– И что, все бывшие жили в больших домах?
– Не мешай.
– Кончай дурачиться, – разозлился я.
Она поднялась:
– Ты скучный, Андрей.
– Зато я не преклоняюсь перед бывшими.
– А я что преклоняюсь, что ли?
Я не ответил, разглядывая комнату: чудно как-то, ей Богу! Люди жили, принимали гостей, играли на пианино, может быть, танцевали, или как там это называлось… Ели, наверное, не крыс. Задумывались ли о том, что может с ними произойти не через сорок – пятьдесят лет, а здесь и сейчас, сию секунду? Нет, конечно, не задумывались… А смерть могучим дыханием высадила окна, вытравила души, сожгла тела – никто и не понял, что случилось.
– Андрей, пошли наверх. Интересно же!
Интересно? Да, пожалуй.
Скользкая лестница взвизгнула под ногами, грозя обрушиться. Дом как будто привык к тишине и уединению, и, похоже, готов был отстаивать свой покой: на самом верху моя нога попала между досками, я с трудом освободился.
На втором этаже не было окон. Марина чиркнула зажигалкой, образовав вокруг себя узкий кокон желтого света.
– Хоть бы факел… – пробормотал я. – А ну-ка.
Поднял с пола веник.
– Поджигай!
Комната осветилась, и мы увидели хозяев.
Обнявшись, они возлежали на широкой кровати. Полуистлевшее одеяло глубоко прорисовывало кости, белые черепа соприкасались. Не знающий пощады ветер смерти опалил этих людей во время акта любви. И отчего-то казалось, что соитие, продлившееся до вечности, еще не завершено: страсть не удовлетворена, напротив, оттого, что мясо сошло с костей, стала яростней и болезненней.
На стене – тусклый портрет. Это – они.
Он – в военной форме, черноволосый, моложавый, веселые глаза под кустистыми бровями, породистый нос; она – хрупкая блондинка, доверчиво склонила на широкое плечо аккуратную голову, серые глаза глядят ласково и вместе с тем внимательно. Ни он, ни она не знают, что их ждет, а просто любят друг друга. И – черт побери – ведь эти бывшие оказались правы. Последнее, что запомнили его руки – ее тело, последнее, что запомнили ее губы – вкус поцелуя.
Веник, чадя, догорел, тьма скрыла любовников.
– Пошли отсюда, – тихо сказала Марина.
Мне тоже было не по себе в этой комнате, до сих пор наполненной своими хозяевами, как будто ничего не произошло.
Внизу Марина опустилась на диван. Задумалась.
Я нашел в кухне дрова, принялся растапливать камин.
Когда огонь разгорелся, бросая на стены красные и золотистые блики, дом будто бы ожил. Я подумал: ведь и правда, что-то теплилось в жизни бывших!
Сел на диван рядом с Мариной, стал смотреть на огонь.
– Андрей.
Голос Марины прозвучал странно: он словно бы пропитался теплом из камина. Я взглянул на нее. В глазах девушки мерцали огоньки.
– Что?
– Почему ты отказался от меня? Ну, тогда, в лесу?
Я вспомнил наше знакомство: ее мольбу о помощи, мой отказ, Последний Поезд и руку, протянутую игроку, потерявшему надежду.
– Прости… – пробормотал я. – Я не знал.
– Чего не знал? – Марина придвинулась ко мне, стремясь заглянуть в глаза. – Чего ты не знал? Ну, посмотри на меня.
Я медленно повернулся – ее лицо совсем близко.
– Я не знал, что полюблю тебя.
Казалось, поднимется буря: Джунгли обрушатся на нас, понесут, кружа, ударяя о выступы тьмы по жерлу неведомой воронки, дна у которой нет. Но случилось более страшное: руки Марины обвили мою шею, и я ощутил на своих губах горьковатый, горячий вкус ее губ.
– Марина, – прошептал я, трогая ее волосы.
Она прижалась ко мне. Она дрожала. Дрожал и я, не зная, что говорить, что делать, что с нами происходит.