Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
Шрифт:
– Все верно, надо всегда быть начеку, – понизив голос, сказал он. – ОСОБЬ не дремлет.
Темные стены, капающая с потолка вода, темнота оказались замечательной декорацией к разговору об ОСОБи. Мы пошли молча.
Луч света уткнулся в желтоватую стену. Под ногами захлюпала вода. Этот зал казался не таким огромным, как тот, где мы были с Мариной.
– Сюда!
Вслед за Снегирем я спустился с платформы на рельсы. Они, как и раньше, как и всегда, струятся двумя желтоватыми змейками, приглашая в путь.
Шли долго, лямка рюкзака немилосердно впилась в плечо. Киркоров раздражающе сопел за спиной, шумно втягивал в рот сопли, харкал. Идет налегке, гнида! Взвалить бы ему на хребет пятьдесят кило взрывчатки…
– Перекур, Снегирь, – окликнул я, остановившись.
«Пошли вы нахер, я не намерен подрываться!»
Сняв с плеча рюкзак, я присел на рельс. Снегирь с готовностью пристроился рядом.
Киркоров кашлянул, вынул из-за пазухи портсигар. Взял сигарету, чиркнул зажигалкой. Запах дыма был горьковат и защекотал ноздри.
Киркоров протянул портсигар Снегирю, затем – мне.
«Не курю», – хотел было сказать я, но, решив, что это будет выглядеть как-то… по-бабьи, взял сигарету.
– Музейные, – вдогонку похвастался Киркоров. – Редчайший табачок. Такие сам Сталин курил.
– Ну, уж прям – Сталин, – усомнился Снегирь, выпуская дым через ноздри.
– Не веришь? Смотри!
Киркоров сунул под нос Снегирю портсигар. На серебристой крышке – выпукло – усатый во френче, в зубах – трубка; под портретом шесть букв – «СТАЛИН».
Снегирь не обратил внимания на трубку в зубах вождя и, пожав плечами, сплюнул.
– Ну, лады. Сталин так Сталин, какая хер разница? Странный ты, Киркоров.
Я поднялся, бросил окурок, – тот зашипел, как видно, угодил в лужу. Расправил спину, вскинул рюкзак на плечо.
– Пошли! Нет времени на трындеж…
Метров через триста показался новый зал. Снегирь подал знак: нужно вскарабкаться на платформу. Дальше – переплетение многочисленных лестниц и переходов, я диву давался, как он ориентируется здесь. Наконец, когда мы свернули налево, находясь перед двухпутной развилкой, я не выдержал.
– А ты, Снегирь, похоже, часто ходишь этими тропами?
– Раз в год, – отозвался Снегирь.
– Тогда я не понимаю…
– Что тут понимать? Смотри!
Он навел фонарь на стену прямо перед поворотом. Я пригляделся. Тонкая зеленая стрелка указывала направо.
– Зеленая стрелка – путь на барахолку, красная – в Сокольническую глухомань, синяя – к измайловским мародерам, желтая – на ВДНХ. Все просто.
– Все так просто, все так сложно, мы ушли в открытый космос, – пропел под нос Киркоров.
– Кончай ты со своей пидорасней, – окрысился на него Снегирь.
Киркоров
– Стоп! – Снегирь замер. – Кажись, пришли. Где-то здесь должен быть люк…
Шум голосов оглушил меня. Я никогда не видел столько людей сразу – они двигались поодиночке и группами в сторону каменной рогатой чаши. Одетые в тряпье и добротные кожанки; с оружием или без; увечные, здоровяки, старые, молодые; почти все тащили на закорках огромные баулы, кое-кто даже вез санки, доверху груженные тряпьем и железками. На нас, как-никак, только что вылезших из-под земли, никто и не посмотрел.
– Добро пожаловать на барахолку, – сказал Снегирь, прикрывая крышку канализации.
– Да, – Киркоров с явным наслаждением втянул в легкие воздух. – Обожаю этот запах.
Пахло и вправду приятно – жареным мясом, сеном, дымком.
– Будьте начеку, – предупредил Снегирь. – Здесь кишат особисты.
При этих словах меня задел плечом закованный в кожу длинноволосый мужик и, процедив что-то сквозь зубы, проследовал мимо.
– Вот видите, – качнул головой Снегирь. – Не исключено, что этот орангутанг и есть… Пошли скорей – не до запахов.
Снегирь явно нервничал, оглядывался по сторонам, словно кролик, выскочивший из норки.
Над входом в каменную чашу красовалась надпись: «Стадион Динамо», перед чугунными воротами стояли двое с автоматами.
Приблизившись к воротам, Снегирь перестал быть похожим на испуганного кролика, теперь, скорее, он был похож на расслабленную обезьяну.
– Здорово, братаны, – бросил автоматчикам.
– Вонючий дикарь тебе братан, – в общем, миролюбиво, отозвался один из охранников. – Кто такие?
Его товарищ подозрительно зыркнул на рюкзак у меня за плечом.
– Мародеры с Района Третьего Кольца. Бескудниково знаешь?
– Не знаю, но ясно, что из жопы.
Автоматчики заржали. Снегирь заржал вместе с ними.
– Ну и нахер вы приперлись из своего Бескудникова? – автоматчик сплюнул на рыжий от мочи снег зеленоватый комок.
– Мы как все, братан, – осклабился Снегирь. – Толкнуть кое-что, дашь на дашь.
– Толкнуть, значит?
Охранник долгим взглядом окинул меня. Стало неуютно, совсем неуютно.
– А что именно вы собрались здесь толкнуть?
Капля холодного пота побежала по спине. Я сдвинул лопатки. За нами образовалась очередь из навьюченных баулами людей. Толпа надавливала:
– Вы че там, блядь, застряли?
– Пропускай этих пидаров, либо расстреливай, долго мы тут будем спины ломать?
Один из охранников явно занервничал, но его напарник упрямо стоял на своем.
– Счас я тебя пропущу, – крикнул он в толпу. – Счас я тебя, сука, на тот свет пропущу.
Он обратил к Снегирю перекошенное лицо: