Теплая Птица
Шрифт:
Согнувшись, побрел к лесу, не задумываясь о том, что делаю и зачем. Увидел бы меня тот «я», что ждал на поляне Последний Поезд!
Виновница моего «преображения» ковыляла позади, таща два рюкзака и два автомата. Ничего, пусть поработает, пока я исполняю ее блажь.
Найдя ложбинку, с силой швырнул туда труп — эта затея мне нравилась все меньше. Голова игрока ударилась о торчащую из-под снега корягу. Пока я стрелковой лопаткой ковырял подмороженную землю, Марина зачем-то протирала игроку снегом лицо.
— Можно подумать, что ты его знала.
— Я и тебя не знала.
Я хмыкнул: сравнила тоже, одно дело — я, совсем другое — какой-то игрок.
— Этот гад убить меня хотел. А потом и тебя.
— Не он, а Джунгли.
Я заткнулся: ее не переспоришь.
Яма получилась неглубокой.
Игрок таращился из нее остекленевшими глазами. Я поспешил забросать землей его голову, а затем — лопата за лопатой — все остальное.
Джунгли шумели. Еще бы — ведь они никогда не видали ничего подобного…
Утирая пот со лба, я подошел к Марине.
— Что ты делаешь?
Она возилась с короткой бечевкой и двумя неравными палками. Не ответила, быстро сделала узел, стянула зубами — получился крест. Подойдя к могиле, Марина воткнула его в землю.
— Так делали бывшие.
— Ясно.
Вскинув на спину рюкзак, повесив на плечо автомат, я приготовился продолжать путь.
Марина стояла у могилы.
— Ну, чего ты?
Она едва заметно вздрогнула и, дотронувшись до креста, сказала:
— Спи спокойно, человек.
Джунгли снова зашумели, заколыхались.
Мы вышли из лесу, вскарабкались на насыпь. Глядя, как передо мной стелется железная дорога, я подумал: если умру, — мне хотелось бы, чтобы с моим телом кто-то поступил так же, как мы с мертвым игроком.
Насыпь понемногу истончилась, и скоро рельсы побежали по земле, лишь слегка присыпанной гравием.
— Сегодня ночью ты разговаривал во сне, — сказала Марина, тяжело дыша от ходьбы. — Звал какую-то Анюту. Кто это?
— Анюта? Никто.
Мне стало не по себе. Надо же, и не догадывался, что разговариваю во сне.
— Она — игрок?
Где-то в высоте запел ветер.
— Чего молчишь, Андрей?
— Анюта — это всполох, — признался я.
— А, понятно, — протянула девушка и замолчала. Я не ожидал, что она так легко отстанет — почему-то стало досадно.
Когда за поворотом железной дороги перед нами возник занесенный снегом город, уютно разлегшийся на дне широкой долины, дыхание у меня перехватило.
— Калуга, — сказала Марина, вытирая рукавом вспотевшее лицо.
Отсюда, с возвышенности, город казался пирогом, разрезанным на две части широкой рекой. Виднелись припорошенные снегом развалины домов, большие ямы с зеленой водой, поставленные на дыбы машины.
— Пошли, — бросила Марина, поправляя на плече лямку автомата. — Может, к ночи дойдем.
Она двинулась вперед, стуча подметками по шпалам. Я остался на месте: город внушил мне, нет, не страх, а некоторую нерешительность. Чем-то грозным веяло из долины.
— Ты идешь?
Я догнал девушку.
— Слушай, может, нам не стоит туда соваться?
— Почему? Ночлега нам не найти, а спать на дереве ну совсем неохота.
Марина улыбнулась, сверкнув мокрыми зубами.
Глядя на нее, я решился: Калуга так Калуга.
Мы вошли в город, когда сумерки вонзили в воздух морозную хрусткость. На улицах ни души. Пустые глазницы окон.
— Красивый, наверное, был город, — сказала Марина. — Посмотри, какое интересное здание.
Я взглянул на каменных ангелов, целящихся в нас из луков. Огляделся настороженно.
— Э-ге-гей!
— Что ты творишь? — накинулся я на девушку.
— Да не бойся, — беззаботно отозвалась она. — Здесь никого нет. Ого, посмотри, троллейбус!
Марина исчезла в разинутой гармошке дверей, и через секунду из чрева машины послышался ее испуганный вскрик. Сдернув с плеча автомат, я поспешил к ней.
Марина, бледная, стояла посреди салона. Прямо перед ней, оскалив золотые зубы, сидел одетый в кожаную куртку скелет.
Еще с десяток пассажиров мертво таращились на нас из глубины салона.
Я выругался, опуская автомат.
— Извини, Андрей.
— Марина, к чему эта глупость?
— Я же сказала, извини.
Она прошлась по троллейбусу, держась за поручень. Приблизилась к одному из пассажиров:
— Ваш билет?
Скелет щелкнул зубами и предпочел ехать зайцем. Марина засмеялась. Я не выдержал и улыбнулся.
— Андрей, не хочешь одолжить вон у того кожанку?
— Мне своя куртка нравится.
— Я думаю, тебе бы подошла кожа. Ты был бы похож на комиссара.
— На кого?
— Потом расскажу.
Мы вышли из троллейбуса.
Б-ррр! Холодно-то как. Лед, кругом лед. А на небе — звезды, эти странные, маленькие огоньки.
Марина больше не веселилась, задумалась и погрустнела.
Чутьем, вероятно, оставшимся во мне от бывших, я понял причину этой перемены. Там, в троллейбусе, среди прочих пассажиров, ехал в никуда скелет ребенка, и девушка, должно быть, представила ту силу, что смела и этого ребенка, и троллейбус, и людей в нем, и этот город, и еще тысячи городов. Но — что поделать, никто не виноват…