Теплая вода под красным мостом

Хэмми Ё.

Тут мои глаза разглядели на мешках какие-то странные фразы: «Сделано из полиэтилена низкой плотности. При скоплении разлагается естественным образом под действием микроорганизмов». Возможно, это надо было понимать как своего рода декларацию о том, что сами эти мешки мусором не являются. Мусор — это совсем другое.

Но в силу отсутствия в написанных фразах подлежащего у меня возникли сомнения в правильности моей трактовки: возможно, под действием микроорганизмов естественным образом разлагаются не сами мешки, а находящийся в них мусор. О, да это так удобно. Если помещённый в мешок мусор запросто разлагается сам по себе, то что же может быть лучше? Мне очень хотелось бы в это верить. Если несгораемый

мусор, как в фильмах ужасов, растворяется, превращается в грязноватую жидкость и затем поглощается почвой, то это и в самом деле удобно! Вот если бы тех молодых парней, тех ребят с противными голосами на мотоциклах запихнуть вместе с их шлемами в мусорные мешки… чтобы они там сами собой растворились… Было бы здорово!

Раздался деловитый голос господина Миками:

— У вас есть этанол? А «Клин бой»? Жидкий очиститель…

Его вопрос вернул меня к реальности.

Холодильник опустел. Его внутренность сияла белизной. В нём остались лишь обернутые пленкой мясо и овощи, лежащие с важным видом. Я ощутил внутри себя свежесть и холод, словно из меня вынули мои протухшие внутренности, и теперь меня насквозь продувает ветром.

Асаги складывала в мешки для мусора разбросанные в гостиной вещи. Аканэ оттирала дверцу микроволновки, загаженную до такой степени, что не было видно внутренности печки. Повинуясь, как марионетки, пальцам господина Миками, мы наклонялись и что-то поднимали, вставали на кончики пальцев и к чему-то тянулись, становились на колени и складывались пополам. Не привыкшие к подобным усилиям суставы похрустывали, как ломающиеся веточки.

Вскоре всё засияло. Окружив господина Миками, мы долго стояли внутри этого сияния и обводили взглядами кухню и гостиную, будто оказались вдруг в незнакомом нам доме. Учебный этюд для фортепиано Бургмюллера влетел через открытые настежь окна, скатился, скользя по начищенному полу и по белоснежной дверце холодильника, и привел окружающее нас сияние в лёгкое движение.

Господин Миками предложил:

— Здесь, внутри, уже многое сделано, теперь давайте займёмся стенами и крышей! Не будем приглашать профессионального маляра, а сделаем это сами. Если мы действительно захотим, то у нас всё получится! С такой-то энергией…

Мы, на удивление послушно, без колебаний, согласно закивали. И жена, и Аканэ, и Асаги стояли со счастливыми лицами. У жены от пота блестели лоб и нос, но лицо у неё было особенно радостное, она, казалась, продолжила про себя не оконченную господином Миками фразу: «С такой-то энергией… да мы заново родимся!» Её словно омыло бьющим из глубины тела горячим ключом.

В эту ночь перед сном опять, после довольно долгого перерыва, послышался шум мотоциклов. Перед нашим домом один за другим пронеслись мотоциклы, похоже, они собирались в стаю где-то в районе парка. В груди появился металлический холодок. Одевшись и спустившись вниз, я увидел, что входная дверь открыта. Асаги стояла, прижав к груди селезня с остатками краски в виде отдельных крапинок на теле, и хмуро смотрела на улицу.

— Хочу отомстить! — проговорила она.

Послышался шум мотора ещё одного мотоцикла, приближавшегося к нам со стороны улицы, по которой ходили автобусы Я сказал, что всё понял, и непременно пойду и отругаю рокеров, только не надо выходить из дома, ни в коем случае! Пока мои губы произносили эти слова, руки втолкнули Асаги с селезнем в дом. Когда я закрыл дверь и обернулся, в глаза ударила резкая вспышка, мимо с ревом пронёслось что-то огромное. Ноги, хотя и неохотно, сделали шаг…. На мне сандалии. Убегать придется босиком, вдруг пришло мне в голову. Что-то надо делать. Пойду и отругаю байкеров. Пойду-то пойду, хотя всё равно отругать не получится. Но это лучше, чем бездействие. Так больше нельзя.

Прячась

в тени деревьев, я подкрадывался к парку по обочине аллеи. Сзади никого нет, рева моторов не слышно. Щека коснулась твёрдой холодной коры дерева. Ночь пахнет машинным маслом. А может, это запах коры сакуры? Или всё же это воняет оставшимися после байкеров выхлопными газами? Разрывающие тьму грохочущие звуки концентрируются в районе парка, куда я, собственно, и направляюсь. Видно, вся гоп-компания в сборе. Жильцы соседних домов, делают вид, будто спят. Здешние обитатели большие мастера притворяться, что спят или ничего не замечают. Что-то хрустнуло у меня под ногой. Сухой звук словно прошел через всё тело и достиг ушей. Наверное, цикада. Похоже, я убил ещё полуживую цикаду.

За окружающей парк живой изгородью из невысоких камелий поблёскивало чёрным цветом несколько каких-то полусфер, они перемещались то вправо, то влево, то скрывались в тени живой изгороди, то возникали снова. Словно насекомые, привлеченные светом фонаря у входа в парк. А под этими поблескивающими чёрным цветом полусферами скрывались мушиные лица с металлическими торчащими вперед зубами.

Пригнувшись, я переместился от сакуры к живой изгороди, спрятался за камелиями и затаил дыхание. Рев нескольких моторов сотрясал даже мясистые листья камелий. В темноте в рев двигателей вплетались какие-то скрежещущие металлические скрипы. Наверное голоса этих существ. Насекомые, издающие подобные звуки, вряд ли станут слушать мои внушения. Если я скажу что-то необдуманное, они ещё больше возбудятся и завизжат ещё громче.

Исполненный решимости, я наблюдал за происходящим из-за камелий. В парке стояло несколько железных машин, по форме напоминавших богомолов. Но скрежет исходил не от них. Скрежетали обычные детские качели. Это они издавали странные металлические звуки. Качели раскачивали насекомые, сидевшие по двое с каждой стороны. Ещё несколько насекомых взбирались на гимнастический снаряд «джунгли», с грохотом ударяясь шлемами о металлическую конструкцию. Ещё несколько особей катились вниз по детской горке, причудливо вскидывая согнутые чёрные длинные ноги. Я наблюдал за их ночными играми, и мне казалось, что всё они находятся в специальной клетке.

Ну и что я им скажу, подумал я. Стоит мне заговорить, как всё эти резвящиеся насекомые дружно повернут свои страшные чёрные головы и с лязганьем поползут ко мне. Меня обуял ужас. Меня же загрызут металлическими зубами! Надо уходить.

Пока я колебался, не зная, что делать, качавшийся на качелях высокий парень, похоже вожак банды, направился к мотоциклу, стоявшему сразу за живой изгородью. Задние фонари были обращены в мою сторону. Щиток его шлема был опущен, поэтому лица я не видел. Парень сел на мотоцикл спиной ко мне, сдвинул дроссельную заслонку и, опустив голову вниз, проверил реле стартера и карбюратор. Я сидел на корточках, вдыхая выхлопные газы. Парень снял с головы шлем. Я ждал, что сейчас увижу мушиную голову, однако над свитером парня возвышалось нечто иное, я даже дыхание затаил. Это был голый затылок с синим порезом от бритвы. В ночной темноте затылок казался белым, как гипс. Он оказался таким беспомощным и узким, что было непонятно, как на нём держится тяжеленный шлем.

Меня вдруг отпустило, словно отходили занемевшие от долгого сидения на корточках суставы. В самом деле, затылок был столь хрупкими и белым, что мне даже захотелось дотронуться до него пальцем…

Наконец парни уселись на свои мотоциклы, выехали из парка и один за другим помчались по улице через наш жилой квартал. Впереди летел тот самый парень с белым затылком. Похоже, они не собирались останавливаться у нашего дома. Ночной парк обезлюдел и затих. Из клетки уползли всё насекомые, и она опустела. Лишь слегка подрагивали цепи парковых качелей.