Тепло и свет

Лазарчук Андрей Геннадьевич

(Дорогая, он действительно так сказал – слово в слово. Я абсолютно уверен, что он вполне мог бы подыскать готовую цитату, подходящую в данной ситуации – у того же Екклезиаста, – но он взял эту, всем известную, и на глазах публики вывернул ее наизнанку…)

Все – Мастер, Физик, Художник – посмотрели на него, и ни один не сказал вслух, но подумал про себя каждый, что прошло время жить и наступило время умирать.

Знаете, дорогая, я уже не первый раз встречаюсь с подобным психологическим феноменом: вокруг человека происходят самые бурные, необыкновенные и даже грозные события, и человек реагирует на них, но как-то отвлеченно – до тех пор,

пока кто-то, очень знакомый, не совершит в русле этих событий какого-нибудь поступка или хотя бы не заговорит непривычным тоном; только после этого чувствуешь себя по-настоящему вовлеченным в действие. Разница примерно такая же, как если бы наблюдать за уличным шествием из двери дома – или примкнуть к нему. Но для этого часто надо, чтобы кто-то рядом шагнул первым.

Первым, как ни странно, шагнул Пастор…

* * *

Художник всегда работал необыкновенно быстро, а на этот раз его многое подгоняло. Еще позавчера он загрунтовал и разметил гладко обтесанную каменную стену в большой пещере. Картина получалась внушительной: четыре на два, – но он рассчитывал управиться за неделю, тем более что поначалу это замышлялось не как произведение искусства, а, как догадалась Физик, «акция гражданского неповиновения». Потому что главной темой были зверства первопоселенцев – данные общим планом, – и страдания узников концлагерей и рудников времен так называемого «военного правления»; это и было главной темой картины и отражалось на первом плане. Художник знал, что Полковник будет крайне раздражен выбором темы; потом ему пришло в голову, что соскребать краску никто не станет и картину, скорее всего, просто закрасят – и она получит шанс сохраниться для потомков; и, хотя в существование потомков Художник верил слабо, в нем проснулось вдохновение. Он никогда не произносил это вслух – кроме как с иронией или сарказмом, – но всегда тайно верил в него и прятал эту тайну от других. Примерно так взрослые люди тайно верят в свою способность летать, смутно помня детские сны…

* * *

Мастер, завернув в брезент, вынес солнце в большую пещеру и здесь выпустил его. Оно медленно-медленно стало подниматься, дрожа и переливаясь, как огромный мыльный пузырь; по-прежнему оно слабо светилось и мерцало, и только приблизив к нему лицо, можно было почувствовать тепло. Солнце поднялось под свод пещеры и замерло там, а Мастер долго стоял под ним с пустым брезентом в руках, потом перебросил брезент через плечо и пошел в мастерскую, где его ждала Физик.

– Выпустили? – спросила она.

– Да, – сказал Мастер. – Дурацкая затея.

– Надо делать бомбы, – сказала Физик.

– Да, – сказал Мастер. – Сейчас начнем.

– Вы очень расстроились?

– А вы?

– Не знаю. Кажется, не очень. Я ожидала этого.

– А я вот нет. То есть знал, но не верил. Не верилось.

– Надо знать людей.

– А вы знаете?

– Боюсь, что да.

– Почему боитесь?

– Ну что вы спрашиваете? Ведь это же так понятно…

– Да, конечно.

– А впрочем, ни черта я не знаю. И вы не знаете. И никто не знает, один Пастор думает, что знает, но это у него возрастное… Извините.

– За что?

– Просто так… Будем сегодня работать или не будем?

– Обязательно будем.

– Не расстраивайтесь так, ладно?

– Постараюсь.

– Потому что я тоже расстраиваюсь.

– Хорошо, я не буду.

– Сегодня надо хотя бы начать…

– Вы разговаривали с Принцессой?

– Нет, она

не захотела.

– Как странно.

– Действительно, странно. Такое впечатление, что она что-то задумала и боится, как бы ей не помешали.

– Она же совсем еще ребенок.

– Ну что вы! Ей шестнадцать лет. Думаю, она хочет отравить Полковника.

– Недоставало только ее еще впутывать в эту историю!

– Эта история – История.

– А хоть бы и так. Неужели…

– Послушайте, Мастер. Девочка – умница, всем бы нам такими быть. Она реально может сделать то, на что мы едва ли решимся, а если решимся, то вряд ли сумеем. Ни в коем случае нельзя мешать ей.

– Но это просто низко – взрослым людям прятаться за спиной девочки!

– О том, чтобы прятаться, речи еще нет. Кстати говоря – будем мы, наконец, делать сегодня бомбы или не будем?

* * *

Этой ночью стали пропадать люди. Клерк и с ним двое-трое парней из добровольных помощников (которые отныне именовались ДИС – сокращенно от «Добро И Справедливость») врывались в комнаты и уводили с собой мужчин никто не знал куда. В первую ночь увели троих, произвольно отмеченных в алфавитном списке. Наутро было объявлено, что в Ковчеге вызревал страшный заговор, который удалось раскрыть буквально в последнюю минуту.

На утренней поверке Полковник построил всех в одну шеренгу и несколько раз медленно прошелся вдоль строя, пристально вглядываясь в лица стоящих навытяжку мужчин и женщин. На четверых он показал зажатым в руке стеком, их тут же уводили. Люди оцепенели от ужаса. Потом им приказали стоять «вольно», но не расходиться. Стояли до обеда. Обед прошел в жутком молчании. Стояли после обеда. Увели еще семерых. Потом остальным приказали расходиться.

– Мне кажется, получилось неплохо, – сказал Клерк. – В заговор, я думаю, все поверили. Только я так и не понял, как вы выбирали тех, первых. Из тех, кого назначили, остался только один, остальные – другие.

– Что я их, всех в лицо должен помнить? – возмутился Полковник. – И какая разница – кого? Количество ведь соблюдено, а это главное.

– Разумеется, – сказал Клерк.

* * *

– Кто-то идет, – сказала Физик, и Мастер тут же накинул брезент на рабочий стол.

Вошел Пастор. Молча сел. Покачал головой.

– Что-то еще?… – спросила Физик.

– Это немыслимо, – сказал Пастор. – Они продолжают убивать.

– Всех подряд? – спросила Физик.

– Пожалуй, да. Но главным образом интеллигентов.

– Как всегда, в первую очередь.

– Естественно. Самая непокорная фракция.

– Скоро примутся и за нас.

– Лично за вас – вряд ли. Вы необходимы как деталь жизнеобеспечения. Это делает вас неуязвимой и уязвимой одновременно.

– Пастор, что вы предлагаете делать дальше?

– Не знаю. Рано или поздно Полковник совершит серьезную ошибку. Этого нельзя упустить. Хотя… Одну он уже точно совершил: он пытается создать общество.

– То есть?

– То есть он считает, что в наших условиях может существовать общество. Не может оно существовать. Ведь мы задуманы не как общество. Мы – живые консервы. Консервы. Банку должны вскрыть через две тысячи лет. Чтобы сохраниться, мы обязаны не меняться. А перестать меняться мы не сможем тогда, когда изменимся радикально. Полковник положил начало изменениям и уже вызвал к жизни факторы, которые уничтожат его самого…

– Вы верите в инстинкт самосохранения у человека? – вступил в разговор Мастер.