Тепло оружия
Шрифт:
— Конечно, — сказал я. — Конечно, Эгги.
— Почти как на вечеринке… — Тут очевидно она поняла, что её замечание может быть превратно истолковано и ахнула: — Ой, я совсем не имело в виду…
— Я знаю, — натянуто улыбнулся я. — Ну что ж, тогда давайте выпьем мартини. Конечно, не очень много. — Я сделал небольшую паузу. — Вы хотите, что бы я сам приготовил выпивку?
— Нет-нет. У меня есть рецепт.
Она поднялась и устремилась в противоположный конец комнаты, а я тем временем воздел глаза к небесам и тихонько застонал. Ладно, думал я, один стакан
Она вернулась, неся в руках бокалы с мартини. Мы сели, чинно поговорили на разные темы и даже пару раз чокнулись бокалами.
И все-таки она была довольно страшной.
Но вот наступил момент, когда по какой-то непонятной мне причине, Эгги вдруг на мгновение преобразилась. Чуть-чуть, совсем немного, но это факт. Я не склонен списывать это на действие мартини, который, кстати, оказался просто замечательным, что тоже довольно странно. Очевидно, рецепт его приготовления она получила у какого-то мудрого врача. Нет, просто в какой-то момент её лицо утратило “кусучее” выражение и показалось даже приятным.
Но все-таки была она далеко не красавицей. Я никак не мог представить себе, какой она была или могла быть в молодости. Глаза у неё были вполне нормальные. Просто они казались безжизненными и потухшими, а в уголках уже залегли глубокие морщинки. Волнистые локоны тоже могли бы выглядеть вполне сносно, если бы их как-нибудь уложить и заколоть — одним словом, что там женщины делают со своими волосами. И губы тоже можно было бы считать вполне сносными, если бы только они не были так страдальчески поджаты. Улыбка её казалась очень натянутой, как будто она давно забыла, как улыбаться.
Что ж, может быть и так. Возможно, жизнь не щадила её, нанося удар за ударом. Хотя, конечно, она сама напросилась на это. Кто знает? И мне-то откуда знать? Решительно неоткуда.
Эгги этого тоже не знала. Она объясняла мне, что если бы не секс, не всеобщий разврат, распущенность и прочие пороки, то мир сейчас бы не сползал бы в пропасть, оказываясь во власти сатаны. И мистер Холстед был бы жив. И все было бы просто замечательно. Время от времени она говорила подобные вещи.
— Даже птички пели бы радостней, — сказала она. Думаю, для того, чтобы захмелеть, ей вполне хватило и одного бокала мартини.
— Что ж, Эгги, — сказал я, — больше всего птички поют весной. Не забывай об этом. Поют как одержимые, когда у них начинается брач… когда начинают вить гнезда. Все не так уж и плохо. Им нужны гнезда. Иначе пичужки просто попадали бы с деревьев.
До этого наша беседа была настолько сексуальной — вернее, имеющей отношение к теме секса — что, естественно, все мои мысли были заняты лишь предметом разговора. В чем, разумеется, нет ничего удивительного. В конце концов, вряд ли мое мнение по этому поводу сильно отличалось
Итак, диалог продолжался.
— Секс.
— Ага.
— Секс. Все дело в нем.
— Да уж. И то верно. Я бы, пожалуй, не смог выразить лучше.
— Секс…, — снова повторила она, смакуя это слово, как обычно смакуют оливку, насаженную на край первого бокала мартини. Она как будто пробовала его на вкус, прислушиваясь к собственным ощущениям и решая, нравится ли ей это или нет.
Но с оливками так происходит сплошь и рядом. Особенно, когда съедаешь первые несколько штук. В этом смысле у них есть что-то общее с шоколадными конфетами.
Одни люди просто снимают их с краешка бокала и выбрасывают, а потом до последней капли выпивают содержимое бутылки. Другие же просто не обращают на оливки никакого внимания, а просто смиренно съедают, и то лишь потому, что их принято подавать к мартини. А третьи так и живут, не познав их настоящего вкуса.
Мне не понравился ход моих мыслей.
Мы разговаривали о сексе, а я мысленно зачем-то приплел сюда оливки. Мне очень не хотелось, чтобы каждый раз при взгляде на оливки у меня возникали бы мысли о сексе. Это можно было бы сказать и наоборот — при каждом взгляде на секс, возникали бы мысли об оливках. И куда бы это меня привело? Похоже, с выпивкой нужно заканчивать.
Пришла пора уходить, и это было совершенно очевидно. Даже часы напоминали мне об этом. Вообще-то, я уже опаздывал.
Эгги проводила меня до двери. После одной или двух фраз, произнесенных с томными вздохами, она сказала:
— Мне было приятно побеседовать с тобой, Шелл. Надеюсь, ты ещё как-нибудь заглянешь ко мне. И пусть твоя жена тоже приезжает с тобой.
— Ну, вообще-то это не так просто. У меня нет жены.
— Ты так больше и не женился?
— Я никогда не был женат, Эгги.
Она удивленно захлопала глазами.
— Сколько же тебе лет? Выглядишь ты лет на… ну, я бы сказала, лет на тридцать. Угадала?
— Точно. Вообще-то, мне уже за тридцать.
Она пришла в ужас.
— Тридцать! И не женат? И никогда не был?
Она осталась стоять, как вкопанная. После всего, что она наговорила мне, кровь бурлила в её венах, как струится сок по стволу древнего дерева.
— О, Шелл, — проговорила она, наконец, — вы лишили себя такой радости и отказались от великого предназначения, уготованного судьбой мужчине!
Это были её собственные слова. А я только что едва не влюбился в нее.
Глава 10
На улице у “Гамильтон-Билдинг” что-то происходило.
Что это не было за событие, я все-равно пропустил его. Я опаздывал уже на целых семь минут. И все из-за Эгги.
“Гамильтон-Билдинг”, здание, в котором находится мой офис, расположено в центральной части Лос-Анджелеса, на Бродвее между Третьей и Четвертой улицами. Рядом с офисным зданием находится автостоянка, где я обычно оставляю свой “кадиллак”, и именно туда я и направлялся — но только не доехал. Вернее, не сразу.