Терем-теремок(Юмористические рассказы)

СИЛЬНОДЕЙСТВУЮЩЕЕ

Когда я вошел, было около девяти часов вечера. Нина Антоновна, миловидная гражданка двадцати двух лет, широко расставив ноги, гулко

— А вот я сейчас! Вот сейчас, сейчас! О-го-го-го! Вот иду, иду!!! У-у-у-у!..

Затем Нина Антоновна раскрыла рот, выпятила губы и затрубила — не то как далекий паровоз, не то как пароход.

Я непроизвольно вздрогнул и осторожно повернул к выходу.

— Куда вы? — негромко и совершенно нормальным тоном сказала мне Нина Антоновна. — Раздевайтесь… Он сейчас уснет, и мы будем пить чай.

— Кто уснет?

— Леша. Он, знаете, не засыпает, пока его не пугнешь бабой-ягой… О-го-го-го! Вот сейчас, сейчас! — вновь зарокотала моя собеседница.

Я понял. Леша был трехлетний сын Нины Антоновны, и, стало быть, я попал аккурат в тот момент, когда в педагогических целях разыгрывалась сцена с участием бабы-яги.

Сняв пальто, я вошел в комнату, где находился капризный зритель этого спектакля. Румяный и белокурый Леша стоял босыми ножками на постели, держась за оградительную сетку своей кроватки, и, с интересом скосив на дверь голубые глаза, тянул:

— А пчму-у-у?

Подле него стояла добровольная нянька — приятельница Нины Антоновны — и нерешительно повторяла вопросы, которыми засыпал ее Леша:

— Ты спрашиваешь: почему она не выходит? Ба-ба-яга-то?

— Та, — сказал Леша (в тех случаях, когда его что-нибудь занимало, слово «да» он произносил с большим придыханием и глухо — «та»). — Та. Пчмууу?

— Она потому не входит, что она очень страшная. Она может напугать мальчика.

— Пчмууу?

— Почему страшная?

— Та.

— Так уж она устроена. Тут у нее рога, тут клыки, тут горб…

Рев скрывшейся за дверью ведьмы прервал описание ее, ведьминой, внешности.

— Ну, ложись скорее, Лешенька, спи, а то она тебя сейчас сунет в мешок и унесет.

Леша подумал немного, потом лег и позволил накрыть себя одеялом.

— Ф-фу! Наконец-то! Ниночка, можешь войти!

Нина Антоновна вошла и, убедившись в том, что разыгранная ею интермедия возымела действие, принялась хлопотать насчет чая.

— Негодный мальчишка, — сказала она, — раньше было достаточно упомянуть о бабе-яге… Потом пришлось стучать: дескать, вот она пришла… А теперь, видите, приходится целые сцены разыгрывать…

Негодный мальчишка уже мирно посапывал, закрыв глаза, и просто не верилось, что для приведения его в это состояние нужно было стучать ногами, рычать и придумывать страшную внешность бабы-яги.

Следующая моя встреча с Лешей и его мамой была такая. Леша сидел на собственной своей табуретке перед собственным столом, размеры которых были строго согласованы с ростом их владельца. На столе испускала пар манная каша, а сам Леша ударял по столу ложкой, перепачканной

Нина Антоновна стояла подле и усталым голосом говорила:

— Ну, три ложечки: за папу, за маму, за бабушку…

— Не хчу.

— Ну, две ложки: за папу и за маму.

— Не хчу.

— Ну, тогда сейчас придет баба-яга и заберет тебя.

Лицо Леши заметно оживилось. Он поглядел в сторону двери и спросил:

— А где она?

— Баба-яга? А там вон. В коридоре. Сейчас придет и заберет.

— Пчмууу?

— Потому что не слушаешься. — Тут Нина Антоновна обернулась ко мне и конспиративным шепотом сказала: — Пожалуйста, выйдите в коридор и порычите немного. Можно также стучать. Если увидите что-нибудь подходящее — потяжелее, — бросьте на пол.

Я вышел в коридор, рычал, стучал, топал ногами, бросал на пол портфели, калоши, телефонную книгу и поднос в течение десяти минут. Затем, сделав большую паузу, я прислушался. Нина Антоновна говорила якобы испуганным голосом:

— Слышишь? Стучит.

— А негромко пчмууу? — обиженно спросил Леша.

Я со злостью бросил на пол сразу все перечисленные выше предметы. Кажется, это подействовало, потому что меня скоро позвали обратно.

Войдя, я увидел, что манная каша перестала испускать пар. Каша была чуть-чуть затронута с одного бока.

— Спасибо большое, — сказала Нина Антоновна, — а то мне нельзя больше изображать бабу-ягу: он узнает меня по голосу. И потом со вчерашнего дня он стал требовать, чтобы баба-яга что-нибудь бросала на пол…

Дозы этого сильнодействующего воспитательного наркоза все увеличивались. Через месяц я застал Лешу, гуляющего по комнате в одном ботинке. Замысловатые петли его шагов повторяли: мать, отец, знакомый отца, случайно зашедший по делу, и известная уже нам приятельница матери.

— Лешенька, ну, надень ботиночек, ты же простудишься!

Лета не отвечал и не ускорял даже шага.

— Ну, хорошо, вот сейчас придет баба-яга!

— Пчмууу? — Вопрос был задан явно по привычке. По существу Леша был, видимо, заинтересован. Он сел на свою табуретку, обратившись лицом к двери. Ни дать ни взять — зритель в первом ряду цирка, предвкушающий занятный аттракцион.

Между родителями Леши в это время происходил небольшой торг.

— Кто будет бабой-ягой? — спрашивал отец.

— Конечно, ты.

— Я уже был сегодня! Утреннее молоко Леша пил именно потому…

— Здрасте! А мало я представляю ягу, когда тебя не бывает дома? И потом он меня узнаёт.

— Где баба-яга? Не идет пчмууу? — Капризный голос прервал споры.

— Сейчас, Лешенька, папа пойдет за ней.

Действительно, папа поспешно вышел. Протекли три минуты напряженного ожидания. Леша расположился поудобнее. Так и хотелось в его руках увидеть бинокль или программку.

И вот вошла баба-яга. Борода у нее была из полотенца, а на голове — колпак для чайника в виде петуха; в руках баба-яга вертела кухонную тяпку. Баба-яга рычала и двигалась в ритме экзотического негритянского танца.