Терминатор. Часть 1
Шрифт:
14 мая 2032 года.
Восточная Сибирь.
Манское нагорье.
В пятидесяти километрах от базы Скайнет.
13:21 дня.
Егоров Дмитрий сидел напротив своей в доме постели. Он, открыв свой платяной деревянный, убитый уже порядком старенький и единственный скрипящий шкаф. Достал то, что осталось от его Веры. То, что теперь было памятью о его очень короткой в этом доме вспыхнувшей быстро и также потухнувшей внезапно любви.
Он до сих пор, не знал, кто была она? И откуда на самом деле к нему пришла, но оставила после себя только вот это. Свою блестящую девичью кожаную
Дмитрий теперь почти не выходил из своего дома. Так иногда, чтобы покормить хряка Борьку в завалившейся своей возле дома сараюшке и прибираться во дворе. Еще, иногда в сам у леса за домом огород, посмотреть, как растет посаженная руками его любимой молодой сожительницы семнадцатилетней Веры картошка. Там уже торчала, вверх поднявшись молодая под жарким солнцем ботва. Она тянула яркому летнему светилу свои трепещущиеся на летнем теплом ветерке листики.
Вера была не человек. Так ему сказали потом военные. Потом после ее убийства. И тот тепловой мощный взрыв это была ее смерть. Смерть машины Скайнет.
Ему сказали военные, приехавшие после тех событий в его доме, и разъяснили, что к чему. Убийство, как и появление Веры в их деревне было настоящим событием. Особенно запомнился горящий от пожара лес на склонах соседней горы и тот тепловой водородный взрыв. От которого, тряхнуло все рядом горы и землю. Да так, что попадали в домах жителей все иконы как в их староверческой стоящей посреди деревни церкви. И все, что там стояло плохо. Даже посыпалась известка в беленых известью деревенских домах, как и у Егорова Дмитрия. Многие попадали даже с ног, перепугавшись и думая, что наступил очередной конец света.
Дмитрий и сам упал со стула у себя дома тогда, когда с покалеченным девичьим лицом майором Кравцовым она его любимая сожительница Вера, перепуганная выскочила из его дома, пока два других офицера ракетчика преграждали ему к ней дорогу. А он даже не попытался вступиться за нее. Он был просто, ошарашен увиденным. И просто, онемел и замер, как вкопанный на месте. А она с криком помогите, бросилась из его дома в лес, убегая от своих преследователей. А те на одном из тягачей погнались за ней.
Дмитрий первый раз увидел настоящего вблизи робота. Раньше он встречался с чем-то похожим в зимнем таежном лесу, но тогда он не знал, что то, была тоже машина. А тут в своем доме и вот так…
Как объяснили военные ракетчики, дабы избежать лишних вопросов, то взорвались якобы ее робота батареи и генератор. Мол, машина самоликвидировалась, и от нее ничего не осталось. Ровным счетом ничего. Как словно и не было совсем. Кроме того, что теперь лежало перед Дмитрием на его постели, где спала его погибшая Вера.
Дмитрий не знал, как дальше теперь жить. Он снова был в том положении вдовца, как и после смерти своей жены Антонины. Все вернулось в обратную сторону. И все стало попрежнему, как было раньше и только еще хуже.
Дмитрий хотел узнать у военных о своих сыновьях Иване и Алексее, но военные ему ничего не ответили как отцу. Сказали только, что закончится война, и они вернуться домой. Это все, что он услышал от них. От капитана по фамилии Руденко. Который все в его доме внимательно осматривал и ко всему притрагивался, что не понравилось Дмитрию, но он промолчал. Потому как он имел отношение к машинам и в его доме жила машина Скайнет. И он сожительствовал с той машиной. И укрывал ее от ракетчиков, а это чревато разбирательствами и даже судом. В общем, они заткнули ему рот. И он, теперь сидел и просто молчал, глядя заплаканными глазами пятидесятилетнего мужчины на то, что лежало на постели.
Военные утаили от него пленение его родного младшего сына Егорова Алексея машинами. И также скрыли, что его старший сын Иван теперь не в их бункере, а находиться в другом отряде на Дивногорской полуразрушенной плотине у подножия крепости Скайнет «ZETTA-TET». Что он, как провинившийся, сослан туда подальше после инциндента с группой ученого программиста и биолога Семенцова в заброшенном бункере Скайнет «ВЕТA».
Дмитрий решил убрать это все, что лежало на его постели из дома. И отнести на сельское кладбище и закопать там, где-нибудь рядом с могилами селян. Просто сложить все в мешок и похоронить то, что осталось от нее от Веры. Сначала он хотел это все оставить как память о ней. Но потом все же решил убрать из своего дома. Он так и не мог поверить в то, что она была машина. Ребенок и машина. Он даже представить такое не мог. Вера была младше его младшего сына Алексея и была роботом. Роботом так похожим на людей и особенно детей. И он даже подумать и допустить мысли не мог, что она была машина и жила с ним в одном доме. Но это было так. И она действительно здесь была чужая. Словно все вокруг чувствовали ее чужеродность, а он нет. Он в нее влюбился. Влюбился в машину. В ребенка робота.
И эта ее одежда. Она не была похожа на настоящую, как и сама Вера. И он Дмитрий, только сейчас это рассмотрел. Эта черная блестящая короткая кожанная куртка, она была не из кожи, а из чего-то другого, очень напоминающего натуральную кожу. И эта ее черная с нелепой, дурацкой картинкой футболка, была такой же, но не из привычной ткани. А из чего-то иного и ненатурального.
— Даже здесь, обман — он произнес горько и обидно — Вера, кто же ты такая, Вера?
Его затрясло. И он, схватив из холстины принесенный из сеней своего дома глубокий мешок. Выругавшись, хоть и не ругался никогда, вера не позволяла, но выругался. И все, скомкав, что лежало на его постели, просто запихал руками в него. И следом, туда же. Затолкал и стоящие, но не настоящие тоже, возле семейной Егоровых постели Веры на длинной шнурованной голяжке и шипованной подошве ботинки.
Она обманывала его. Это грызло его сознание. Обманывала и жила в его доме. А он разругался из-за нее даже со всеми селянами и стал затворником по любви.
А ему те военные пригрозили даже расправой, за то, что приютил у себя машину Скайнет. Как изменника. Одни так сказали ему, а другие за него заступились, отставивая его как не сведующего ничего о роботах Скайнет стареющего пятидесятилетнего человека.
Все обошлось, но боль осталась. Боль в груди, почти уже старика, под широкой, как и его заправленные в черные старые хромовые сапоги серые штаны белой рубахой.
— За что?! — он произнес, трясясь от гнева и плача, завязывая скрученный вверху холстяной глубокий мешок и завязывая его тонкой веревочкой — За что мне все это?! Почему именно я?! И мои сыновья?! Почему?! Что я такого натворил?! Почему?!
Он обернулся в сторону поставленного обратно после того взрыва на полочку с пола дома под белые кружевные занавесочки Николая Угодника Отвратоного. И бросив все, на той постели, развернувшись, упав на колени, зачитал, проливая скупые мужские слезы молитвы святому.