Терминатор
Шрифт:
Неожиданно для меня, Петров вдруг улыбнулся.
– Траутман, ты же знаешь, что я никогда и ничего не делаю только ради денег, – голос звучал на удивление спокойно и доброжелательно – кажется, он даже не обиделся. Я вынужденно кивнул головой: да, знаю. У моего друга действительно может быть масса побудительных мотивов, но просто деньги мотивом никогда не являлись. Как это ни удивительно, но наступает момент, когда деньги даже для самого алчного человека (а мой друг таковым не является) полностью теряют свою привлекательность. Правда, для этого денег должно быть очень много. Невероятно много. Не обязательно столько, как у Петрова, но сумма должна быть очень внушительна.
– А для чего тебе этот проект? И слово какое придумал – «проект». Тоже мне, проектировщик.
– Всего лишь термин, Траутман. Так сейчас принято говорить. Лет сто назад сказали бы «предприятие». Тебе это больше нравится?
– Ладно, наверное, я неправ, – миролюбиво признал я. – Думаю, что дело, с которым ты заявился ранним утром в субботу и ради которого готов отложить работу по нашим вчерашним приключениям по-настоящему срочное. Не будем отвлекаться на абстрактные темы, можешь сейчас не рассказывать, в чем глубокий смысл твоего «проекта».
– Почему же? Давай поговорим, времени еще немного есть, – сегодня утром мой друг был удивительно кроток. – По совести говоря, твоё предположение о моих меркантильных интересах слегка удивило. Было бы понятно, если бы ты так рассуждал три года назад, когда бегал с голой задницей по редакциям, предлагая свои халтурные произведения на любые темы. Не трудись перебивать меня, – мой гость предупреждающе поднял ладонь, – я знаю, что зад у тебя был не совсем голым, а некоторые из статей были вполне добросовестны и небесталанны.
– Начались комплименты, – смекнул я, – теперь, для сохранения мировой гармонии, должна последовать оплеуха, – и не ошибся.
– А скажи-ка мне, Траутман, как ты представлял себе жизнь богатых людей три года назад? Ночные клубы, шикарные яхты, черная икра ложками, оживленная половая жизнь, портреты на первых полосах – ведь так? – в ответ я лишь слегка улыбнулся. Думаю, что этой улыбкой мне удалось показать чересчур догадливому собеседнику, что ни о чем таком я и не помышлял, а Петров продолжил:
– Согласись, себя сегодняшнего три года назад ты бы, не задумываясь, причислил к богачам, верно? – я снова иронически улыбнулся и с неудовольствием подумал, что он прав.
– А ответь мне, Траутман, когда ты в последний раз ел икру ложкой – не помнишь? Почему у тебя на руке не стотысячный «Ролекс», как у любого, даже самого завалящего толстосума, а нечто невзрачно-электронное? А в шикарных клубах почему не тусишь ночами напролет? А еще скажи мне, почему, вместо того чтобы спать с девочками с обложек глянцевых журналов, ты, как идиот, всё время влюбляешься в каких-то экзотических девиц и, вдобавок, ухитряешься при этом страдать, хотя всё, как правило, начинается, протекает и заканчивается у тебя благополучно! – пока Петров переводил дух для продолжения обличительной тирады, я успел строго сказать:
– Ты, пожалуйста, личную жизнь мою не трогай, – на что мой друг демонически захохотал, то есть, он думал, что хриплое карканье простуженной вороны окружающие воспримут как демонический хохот. Вдоволь накаркавшись, он перешел к заключительной фазе тирады:
– И еще объясни мне, почему ты по двенадцать часов в сутки занимаешься изучением и разгадыванием секвенций, вместо того чтобы проводить жизнь, извини за выражение, в наслаждениях? – тут он снова обидно закаркал. Я подождал, пока эти неприятные звуки прекратятся и спокойно объяснил:
– Работа с секвенциями и есть моё главное наслаждение. Возможно, это неочевидно, но по жизни я всего лишь перемещаюсь по пути наибольших удовольствий. Удовольствий – как я их понимаю. Если бы я получал большую радость от коллекционирования океанических яхт, я бы непременно этим занялся, – я немного подумал и самокритично добавил:
– Я преувеличиваю, конечно. Такая коллекция мне не по карману, но «Ролексы» вполне могу собирать.
Петров вдруг сделался серьезным и сказал:
– Молодец. Правильно. А я, представь себе, наслаждаюсь, когда изменяю мир. Поверь мне, Траутман, после того, как мой проект успешно завершиться, мир изменится куда сильнее, чем, если бы я сменил президента или приобрел модный футбольный клуб, – он снова обидно засмеялся, но я понял, что оскорбительная составляющая смеха на сей раз относится не ко мне. Наверное, поэтому смех показался мне довольно мелодичным, если только слово «мелодичный» можно применить к вороньему карканью.
– А теперь – к делу, – сменил тему Петров. – Сегодня состоится сбор рабочей группы по моему проекту. Упомянутый модный сценарист появиться там не сможет, а без него все мои планы накрываются медным тазом, чего я, как тебе известно, очень не люблю. Выручай, Траутман!
– Как?
– Поедешь туда вместо него.
– Почему именно я? Это как-то связано с секвенциями?
– А вот почему, – Петров, проигнорировав моё предположение, достал из внутреннего кармана пиджака синюю книжечку по размеру и толщине похожую на паспорт, и бросил на стол.
Что это и в самом деле паспорт я понял, еще не взяв его в руки: в центре обложки был вытеснен американский орел, сверху шла крупная надпись PASSPORT, а под орлом было написано United States of America. Интересно! В Штатах я был два раза, а подержать в руках их паспорт не довелось. По привычке раскрыл его на последней странице, рассчитывая обнаружить там фотографию владельца, как на наших загранпаспортах. Ничего подобного! На страничке, примыкающей к задней обложке, оказалось изображение космического корабля на фоне каких-то двух планет, а слева текст на английском. Сами листки оказались симпатичного голубого цвета с отчетливой сеткой красноватых узоров, как на крупной купюре. Надпись на левой страничке (ее номер был двадцать восемь) предупреждала о том, что паспорт содержит чувствительные электронные элементы, в связи с чем далее следовали рекомендации класса «в рот не брать, на пол не бросать». Текст, набранный мелкими буквами, я читать не стал, вместо этого пролистнул страницу назад. Красота неописуемая! Я немного полюбовался изображением статуи Свободы во всей прелести и каменной плиты с какой-то датой, записанной римскими цифрами, затем немного напрягся и перевел год на родные арабские: 1776. Кажется, год принятия Декларации независимости. Листанул дальше, обнаружил медведя, по-видимому, гризли и индейский тотемный столб. Всё это напоминало очень красивую книжку с картинками. Я сообразил, что фотография владельца расположена на первой странице и открыл сразу ее. Не то. Какая-то овальная картинка слева и текст справа. Перевернул еще страницу, и на меня уставилась голова белого орла, точнее, насколько я понял, белоголового орлана, символа Американских соединенных Штатов. Я постарался понять смысл выражения птичьей физиономии, но безуспешно. Примем к сведению: мимика у белоголовых орланов бедна и невыразительна. Потом мой взгляд скользнул вниз на цветную фотографию владельца паспорта. Определенно, это лицо мне знакомо. Справа от фото прочитал имя и фамилию: Пол Беливук – тот самый сценарист, которого, по мысли Петрова, я должен замещать на собрании участников проекта. Переведя взгляд снова на фото, я подумал, что по фамилии представлял внешность Пола совсем иначе, не худощавым блондином с голубыми глазами навыкате и неприятным тонким ртом, а смуглым брюнетом южного типа.
– Теперь понял? – резкий голос Петрова вывел меня из задумчивости. Я оторвал глаза от паспорта и переспросил:
– Понял – что?
– Траутман, ты в зеркало иногда смотришься?
– Почти каждый день, когда бреюсь.
– Посмотри внимательно на этого Беливука! – Я снова перевел глаза на фотографию и, наконец, понял, почему это лицо показалось мне знакомым. Если господину Беливуку удлинить волосы, чтобы висели до самых плеч, и убрать очки в толстой черной оправе, получится та самая физиономия, которую я по утрам наблюдаю в зеркале. Неужели у меня такие неприятные губы, расстроено подумал я. Наверное, так кажется из-за этих очков – удивительно уродливая конструкция.