Тернистая дорога к звездам
Шрифт:
Войтович протянул Графу два небольших текста.
Гвоздика — Центру.
Объект — старший научный сотрудник НИИ "Электроника", кандидат физико-математических наук, авторитетен. НИИ расположен на закрытой территории, охраняемой спецназом ФСБ. Направление работы НИИ пока установить не удалось. На территории могут находиться только ученые и их жены. Все они лично знакомы с объектом. Объект не может долго находится без исследовательской работы, как без еды, поэтому вернулся. Жду указаний. Гвоздика.
Центр — Гвоздике.
Необходимо
— Какие мысли, генерал? — спросил Граф.
— Полагаю, Роман Сергеевич, что Голди нам более не интересна на свободе. Необходимо задержать продавца парфюмерного магазина и его связника. Помощника военного атташе в посольстве, который забирал и закладывал информацию в тайник, передать коллегам из Москвы, они за ним сами присмотрят.
— А Эльзу, Марину и Эдгара-Николая?
— Этих пока не трогать. Они своим путем ищут связь с НИИ, сейчас девушки пытаются окрутить Самойловича, вашего старшего научного сотрудника. Он на контакт не идет, но мы посоветуем ему не отказываться. После его встречи с Эдгаром и информации последнего в центр — взять всех. Пусть в ЦРУ считают, что провалились на Самойловиче. Рябушкин может нам еще пригодиться. Он, конечно, не разведчик, но операцию выполнил успешно. Сообщим ему правду о Лейле, пусть сам решает. Но не сразу, только после допроса Голди, если она подтвердит, что Лейла не сотрудник ЦРУ и не завербованный агент. Мы проверяли, но лишняя проверка не помешает.
— Хорошо, Александр Павлович, действуйте.
Рябушкин сидел в кресле в коттедже, пил пиво вприкуску с вяленой рыбкой, радовался — наконец-то он один и свободен. Не надо больше притворяться и играть в любовь — Голди арестовали. Теперь можно свободно работать, а ночами не просыпаться в ужасе, что тебя душит это долбаная американка. Сексом она умела заниматься прелестно, но отношения, это не только секс. Душа… у нее совсем не было души — сплошная машина прелюбодеяния. Вот именно — машина. Нет — удачная резиновая говорящая кукла из шопика. Сорок лет, елки-палки, пора жениться и заводить детей. Но где взять ее… эту… с душой? Жаль… такой уютный коттедж… завтра придется уехать. Граф так и не продал его. Хорошо, что все закончилось. Америкосы потратят уйму денег на производство установки, а когда поймут, что все зря, волосы кое-где рвать станут.
Бежали дни, наступил октябрь, облетели листья с деревьев, но осеннее тепло еще не впускало зиму. С морозами и снегом она придет в конце ноября, еще почти целый месяц осени. Здесь почти никогда не бывало плавного перехода времен года — сегодня еще ноль и плюс, а завтра уже минус двадцать и снег.
Яков собрал личные вещи Голди, все ее тряпки, обувь и косметику, выбросил все на помойку — не надо оставлять чужое и в чужом доме. Слава Богу, в его квартире практически ничего из ее вещей не было.
В Академке женщины интересовались: "Где ваша милая испаночка, Яков Валентинович"? "Так осень уже, — отвечал он, — птичкам в теплые страны пора". "Перелетная оказалась, — сочувствовали женщины, — но это и к лучшему — пошли бы дети, это сложнее". Дети, подумал он, никаких детей у нее, оказывается, и не намечалось.
В конце дня его пригласил к себе Войтович. Рябушкин шел, нервничая. Надоело все… Если хотят опять на меня свои шпионские штучки повесить — откажусь, я все-таки физик, а не агент.
Он вошел в кабинет, сел в кресло и насупился. Войтович усмехнулся… Возможно, он догадался о мыслях Рябушкина…
— Я вот зачем вас пригласил, Яков Валентинович, вы помните Лейлу?
— Лейлу? Конечно, помню, — ответил он, — жалко мне ее, хороший человек, душевный. Но вы это к чему, Александр Павлович? Ваша служба так просто вопросы не задает. Если честно… то я устал… Вместо Голди пришлют Лейлу, опять что-то понадобилось американцам? Мне показалось, что они ей не доверяют.
— Почему вам так показалось, Яков Валентинович?
— Не знаю… так мне показалось… Глаза у нее не шпионские, — ответил Рябушкин.
— Не шпионские глаза — это что-то новенькое, — усмехнулся Войтович, — но вы правы. Она действительно не шпионка и к ЦРУ отношения не имеет. То, что Лейла любит вас, я уже говорил, но я не сказал сразу, что она ждет от вас ребенка. По-настоящему ждет, не как Голди. Собственно, за этим я вас и пригласил к себе.
— Ждет ребенка… — повторил Рябушкин, — и как быть?
— Ну, это уж я не знаю, как вам быть, Яков Валентинович, это ваш ребенок, не мой, сами решайте.
— Что я могу решить? — вздохнул он, — я здесь, она там. Что я могу решить?.. Если бы я мог с ней поговорить… я не знаю. Вы же не отпустите меня в Испанию… Вы говорите, что она любит меня — я это и без вас знаю. Сложно все… она темнокожая женщина, хороший, добрый человек. Люди будут тыкать в нее пальцем, оборачиваться при встрече, косить взглядом. Здесь не Америка и даже не Москва, где темнокожих достаточно, в городе ни одной негритянки нет.
Рябушкин задумался. Войтович не торопил его.
— Скажите, Александр Павлович, вы что-то еще мне не договорили? — неожиданно спросил он.
— Не договорил? Если вы пожелаете оформить с Лейлой официальные отношения, то мы можем привезти ее сюда, дать гражданство и живите счастливо вместе, детей рожайте.
— Мне надо подумать… Я сам к вам зайду.
Рябушкин встал и вышел из кабинета. Вернулся в свою лабораторию, встал у окна и стоял, не шевелясь и не воспринимая заоконного пространства.
— Ты что не работаешь, Яков Валентинович? — спросил его заведующий лабораторией.