Шрифт:
Олег Котенко
ТЕРНИСТЫЕ ДОРОГИ ВРЕМЕНИ
Глава 1.
Грушницкий снял тяжелые очки, порядком натрудившие переносицу за целый день. Неужели мало отчисляют на исследования, что многочисленные, тем более в наше время, академики не могут изобрести чего-нибудь получше:
очки больше полугода не носятся, а надежные - дорогие. Грушницкому рекомендовали контактные линзы, он даже купил их однажды после долгих уговоров врача, но через полчаса побежал обратно в аптеку: линзы нестерпимо резали глаза.
Скудный электрический свет от настольной лампы желтил листы бумаги ненавистного формата А4. Почему-то Грушницкий терпеть не мог форму обычного печатного
А за окном стояла ночь, пронизанная светом редких фонарей. Какой тоскливый пейзаж!.. Резко зазвонил телефон, но так же резко замолчал, словно испугался собственного дребезжащего голоса в тихом кабинете, уставленном хромированными приборами. Запоздалый автомобиль прожужжал на дороге под окнами Института: вырвался из вязкой тьмы, на миг скользнул в отбрасываемый фонарем свет и скрылся в тоскливой дали. Видимо, выехал на трассу, ведущую из города. Грушницкий прислонился лбом к прохладному оконному стеклу. Говорят, головная боль вызывается накопившимся в коже на лбу статическим электричеством и от нее помогает такая вот процедура. Якобы, оконное стекло заземляет это самое электричество, и головная боль утихает.
Якобы. В который раз Грушницкий убедился в никчемности газет, где пишут всякую белиберду, лишь бы выпустить очередной номер. А люди верят, верят же!
– Владимир Васильевич!
– Что?
– откликнулся Грушницкий, не отрываясь от стекла, на котором уже всплыло мутное пятно от его дыхания.
– Там опять...
– Что опять?
– Ну, эти... Вихри.
Вихри. "Как много в этом слове..." Для профессора Грушницкого оно означало лишь непредвиденные и очень досадные неприятности. Иногда он думал, что это словно вполне могло войти в слэнг младших научных сотрудников, которым от вихрей проблем было еще больше.
Длинный коридор закончился нескоро, и потому времени для раздумий хватило с головой. Грушницкий уже жалел о своей затее, рожденной в пылу творческого вдохновения. Странное сочетание: "ученый - творческое вдохновение". По мнению Грушницкого, так могли рассуждать только "штатские":
некогда прослужив в армии многим больше двух положенных лет срочной службы и дойдя до гордого офицерского звания "капитан", Владимир Васильевич стал употреблять это определение в адрес каждого, кто не относился к его окружению. Хотя и не был уверен, что делает правильно. В данном случае "штатские" - это все остальные, кто не работает в Институте. Но вернемся к мыслям, проносящимся в голове усталого профессора.
Действительно, десять лет назал он был молод и горяч, силен духом и крепок волей. Готов был горы свернуть, и не существовало неразрешимых проблем. Так и возник бредовый, если судить на трезвую и, не в обиду будь сказано, здоровую голову, но абсолютно "научновыглядящий", как любил говорить сам Грушницкий в молодости, если судить умом ученого, опять же не в обиду будь сказано, проект под таким же бредовым названием "Дорога времени".
Сколько всего было сделано за десять лет... Перечислять бесполезно, да и не припомнишь всего, что там было. Были ошибки, которые искуплялись долгими бессонными ночами, а потом дигнозами меланхоличного доктора:
переутомление. "Отдыхать надо", - говорил он голосом сибирского целителя, покато кивая головой. Грушницкий улыбнулся, вспомнив
Конечно, человек ведь царь природы, а под "природой" с недавнего времени понимается не только обычная земная среда обитания, а вместе с ней и космическое пространство, и... Ну, это еще ничего, цветочки, как говорится.
Космос он и есть космос, а существует, по мнению уважаемого товарища Ценценова, закадычного друга профессора Грушницкого, для того, чтобы его исследовать. Так ведь дальше пошли, на время замахнулись. А кто замахнулся?
Грушницкий и замахнулся, чтоб ему жить сто лет. Построил кучу приборов, агрегатов, установок и прочих непременных аттрибутов технического прогресса.
И вот десять лет уж мучается, а только вихри и видели.
Наконец, коридор закончился и резко перешел в огромный зал с белоснежными, как в кабинете стоматолога, стенами. Кроме того, зал был заполнен ярким белым светом, который тысячекратно отражаясь от стен, до боли резал глаза. Посреди зала надрывным ревом исходила та самая установка "ДВ-ГВВ", сверкающая кучей никелированных трубочек и стеклянных экранов.
Спешно надет белый халат с крошечной подпалинкой на правом кармане горящая сигарета в карман завалилась, чисто профессорская растерянность...
пожалуй, только художники могут посоревноваться в этом деле с профессорами.
Как водится в таких случаях, от халата тут же что-то оторвалось и покатилось под стол у стены. Скорее всего, это была пуговица; на почти остром накрахмаленном халате торчало уже несколько пучков белых ниток. Там, где должны быть пуговицы. Все некогда.
Грушницкий подбежал к огромному экрану, сотворенному по специальному заказу из толстенного пуленепробиваемого стекла. Он был прозрачным, только слегка серебрилось защитное покрытие с той стороны: чтобы свет не слепил глаза. Внутри творилось нечто невообразимое, опять же для глаз "штатского".
Стальная камера, размером с три "Волги", выстланная изнутри свинцом и тонким слоем, сантиметра в три-четыре, вольфрама. Сама сталь также располагалась в два слоя, а между ними - шуба из огнеупорной глины. Вот так выглядит установка Грушницкого, если не учитывать паутины проводов, труб и трубочек, оплетающих камеру со все сторон, и стройных рядов индикаторов, расположенных чуть поодаль. Сейчас камера содрогалась от мощных ударов изнутри. Через прозрачный экран был виден багрово-красный жгут, скрученный из множества пылающих нитей. Жгут неистово бился в камере, словно буйнопомешанный, запертый в палате не привязанным. Даже толстый бетонный пол, уходящий фундаментными корнями глубоко в землю, мелко дрожал под ударами вихря.
"Один, - Грушницкий в задумчивости потер подбородок, - не так уж и опасно. Во всяком случае, могло быть и хуже". Щелкнув парой тумблеров электронике Грушницкий не доверял - он ухватился обеими руками за массивный рубильник. "Младшие научные" тут же выстроились по закрепленным за ними местам, ухватившись за разноцветные рукоятки.
– Готовы?
– крикнул Грушницкий, оглядываясь по сторонам. Ответом было дружное напряженное молчание. Укоряюще покачав головой, Грушницкий дернул рубильник вниз, подержал так несколько секунд и вернул в прежнее положение.