Тернистый путь
Шрифт:
— Жив не буду — добьюсь, чтобы послали в космос, — прибавил Сережка, глядя на пол себе под ноги, — и хочу вас просить, Василий Сидорович, как старого нашего производственника, чтобы вы за меня поручились… если вас спросят. Не подведу, Василий Сидорович, можете не беспокоиться!..
Старик Шулыгин ответил не сразу. Подумал. Выпил еще рюмку. Крякнул, закусил «краковской» колбаской. И лишь потом сказал наставительно:
— Вот и выходит, что ты, Сергей, дурак!
Сережка опешил
— Почему же это я дурак, Василий Сидорович?
—
Он повторил:
— Вы объясните, Василий Сидорович, почему мое рассуждение дурацкое?
А по-твоему, это правильно: на земле нагадить, а потом — на луну грехи отмаливать? Нет, брат, шалишь! На земле грешил, на грешной земле и отрабатывай свой грех!.
Да ведь я, Василий Сидорович…
— Что «да ведь я»? Ты думаешь, ты один такой желающий? Может быть, и другие, постарше тебя, в эту дверцу стучались, да она не открывается… пока!
С этими словами старик Шулыгин встал, достал из резной шкатулки, стоявшей на столике у окна, написанную от руки бумагу и другую, с типографским штампом, с текстом, напечатанным на машинке, положил на стол перед Сережкой:
— Читай!
И Сережка, пораженный до самой глубины души, прочитал черновик заявления старика Шулыгина в Академию наук. Старик Шулыгин тоже, оказывается, просил послать его, В. С. Шулыгина, на ракете на Луну или куда нужно в космос! Писал он об этом так:
«Учитывая, что при опытных полетах существует известная опасность для жизни, считаю: допускать к таким полетам молодежь было бы неразумно. Мне пятьдесят девять лет, три четверти жизни уже прожито, и в случае неблагополучного исхода будет все же не так обидно. А молодежь — она еще успеет поработать по освоению необъятных просторов космоса по проторенной уже нами дорожке».
Бумага с текстом, отпечатанным на машинке, была ответом Ответ был строг, прям и прост В. С. Шулыгина благодарили за его высокие патриотические чувства и сообщали, что пока космическое пространство предполагается изучать лишь с помощью автоматической научной аппаратуры. Однако при этом многозначительно просили учесть большой наплыв желающих летать на космических снарядах.
Сережка отодвинул от себя бумагу и посмотрел на Шулыгина. Тот сидел прямой, насупленный. Но глаза под лохматыми, не тронутыми сединой бровями по-прежнему улыбались.
— Понял теперь? — спросил старик Шулыгин.
И Сережка не нашелся что ему сказать.
…Пробыл он у Шулыгина полтора часа. Старик
вышел на крыльцо проводить гостя. Ночь была сырая, холодная, луна плыла в облаках, лишь на минуту-другую появляясь в облачных промоинах.
Сережка, задрав голову, смотрел на небо. Когда луна выглянула из-за облака, он сказал Шулыгину-
— Вот она! Прячется!
— Никуда ей, брат, теперь от нас не спрятаться! — сказал старик Шулыгин и, положив Сережке руку на плечо, буднично и весело
— А что, парень, если нам с тобой в субботу на рыбалку удариться? Будет клев, как полагаешь?
— А что же, Василий Сидорович! Сейчас щука знаете как берет!
— Махнем?!
— Махнем!
Они попрощались, и Сережка пошел по пустынной Приреченской. Шел посвистывая, твердо ступая по милой, родной, теплой земле.
ОТЕЦ И СЫН
Позднее воскресное утро. За окном с серого низкого неба тихо валится на Москву крупный, мокрый снег. Дворники ворчат: «И откуда только берется этакая прорва!» А снег — пушистый, веселый, — не обращая внимания на воркотню дворников, все сыплется и сыплется, оседая на празднично побелевшие крыши домов, приглушая шум, звон и грохот огромного города
В большой, старой московской квартире на Солянке тоже тихо. Кто уехал за город — побегать на лыжах, кто с утра отправился в поход по магазинам, кто просто спит на законном основании выходного дня. А Петр Осипович Ворожейкин, работник учреждения с названием, по звукосочетанию похожим на слово «Навуходоносор», только с приставкой «мое» в начале, не спит, а дремлет с открытыми глазами.
…Дремоту его прерывает хлопанье двери в общей прихожей, звяканье снимаемых коньков и голос Витьки — сына Ворожейника, о чем-то спорящего с соседкой Вслед за тем сам Витька — с алыми, нежными лепестками румянца на тугих щеках, со взмокшим белокурым хохолком волос над выпуклым мальчишеским лбом, в синем лыжном костюме — громко вваливается в комнату Вместе с ним сюда врывается свежее торопливое дыхание зимней улицы
— Мама сказала, чтобы я тебя не будил, — докладывает отцу Витька, — а ты сам проснулся! Мама пошла к Ракитиным, скоро придет! Ух, я накатался так накатался!
— Иди ко мне, Виктор Петрович! — , говорит отец, любуясь сыном
Витька послушно подходит и садится на кушетку — в ногах у отца
— Ну, давай, сынок, поговорим.
— О чем?
— О том о сем! Рассказывай, как живешь!
— Будто ты сам не знаешь, как я живу! Хорошо живу!. Папа, когда люди начнут на разные планеты летать, им командировочные будут платить?
— Смотря что за полет! — подумав, отвечает сыну отец. — Если это научная экспедиция, полагается одна форма оплаты, ну а если командировка — тогда согласно кодексу… А ты что, Витька, собираешься лететь?
— У нас весь класс собирается! А ты, папа, разве не полетишь, если тебе скажут, что можно.
— Как тебе сказать? Интересно, конечно, было бы смотаться и вернуться. Но с моим состоянием здоровья. И потом, когда это еще будет!.
— Как когда? Ты что — не читал?! Буквально вот-вот! У нас один мальчик в классе, Вовка Конюшников, очень умный, умнее всех, сказал, что это даже хорошо, что, Луна отпала В конце концов, что такое Луна? Мертвое небесное тело, правда? А нам зато достанутся Марс, Венера и разные другие, более интересные планеты Вот это здорово!.