Тернистый путь
Шрифт:
— Обождем, Григорий Николаевич, — сказал Кока, стуча зубами, — может быть, она… того… действительно уговорит его… отложить до завтра?
— Не думаю. Этот субъект, видно, не из таковских Он ждать не будет. Мы сделаем так: я поползу по земле и схвачу его за ноги. А вы идите и прямо хватайте за руки.
— Лучше я поползу, а вы идите.
Снова зашумели сосны, снова неразборчиво заклокотал свирепый мужской голос. Это было так невыносимо, что Мария Николаевна, не помня себя, одна выскочила за калитку Мужчины бросились за ней.
Они следовали
Борзихины пробежали квартал и остановились, задохнувшись. Было тихо. Лишь сосны по-прежнему шумели под осенним ветром.
— Конечно! — с плачем сказала Мария Николаевна. — Он ее задушил!
И вдруг знакомый по лету, до одури противный голос произнес прямо над их головами:
«Вы только что прослушали финальную сцену из трагедии Вильямса Шекспира «Отелло» в исполнении артистов Радиотеатра Кусайкина и Китайкиной. Сейчас прослушайте вечернюю передачу для домашних хозяек «Новое в штопке чулок».
Борзихины еще смеялись, когда к ним подполз Кока Ленский.
А через десять минут, стряхивая грязь с безнадежно испорченных брюк, фоторепортер говорил:
— А я, пожалуй, не останусь у вас ночевать. Я лучше сейчас поеду в Москву. Нет, нет, не упрашивайте меня!
Борзихины переглянулись и упрашивать его не стали.
КОМАНДИРОВКА
На вокзале Куличева, уезжавшего в Москву в командировку, провожали сослуживцы и жена Елена Сергеевна.
Сослуживцы хлопали тихого Куличева по плечу, давали разные советы и, не скрывая зависти, говорили:
— По ресторанчикам московским небось походишь, Куличище, а? Ох, напрасно вы его одного пускаете, Елена Сергеевна.
— Вы что, с ума сошли? — благородно возмущался Куличев. — Я свою поездочку использую на все сто процентов в другом смысле. Полную совершу культвы-лазку. В Художественный театр схожу — раз; в Большой — это два; дом боярина семнадцатого века осмотрю— это три. Меня очень интересует дом боярина… А товарищу Шумевичу передайте, что смету я мигом протолкну, пусть не беспокоится…
20
Высокая полная Елена Сергеевна с застывшим выражением постоянного удивления на большом, как тыква, лице, строго наставляла мужа:
— Трико мне обязательно привези, шестой размер. А, Наташке ботинки номер тридцать три. Запиши, а то забудешь.
— Тут и забывать нечего. Тебе трико тридцать третий размер, Наташке ботинки номер шесть.
— Как раз наоборот Запиши, Павел, прошу тебя — Потом запишу… Ах, вот и второй звонок. До свиданья, Елена, целую Наташку. Прощайте, братцы. Пока!
Приподнявшись на цыпочках, Куличев поцеловал жену в щеку, пожал руки товарищам и полез в вагон.
В купе Куличев снял пальто, устроил свой чемоданчик на верхнюю полку и с удовольствием закурил. Внимательный наблюдатель, несомненно, отметил бы поразительную перемену во всем внешнем облике Куличева, происшедшую за эти несколько минут, как только он остался один. Справедливость требует отметить, что такие перемены происходили с ним всегда, когда он уезжал в командировку.
На перроне прощался с женой и сослуживцами тихий человек маленького роста в стандартном пальто и теплой шапке-ушанке, а здесь, в купе, лихо заложив ногу за ногу, сидел отчаянный прожигатель жизни, кутила и бретер. Можно было подумать, что заблудшая душа какого-то гусарского ремонтера, слонявшаяся без дела целое столетие, вдруг овладела бренным телом командированного в столицу скромного периферийного служащего.
В поезде, однако, гусарская душа, вселившаяся в Куличева, вела себя довольно прилично. Лишь на каждой большой станции она властно посылала его в буфет пить противную теплую водку и закусывать осточертевшей колбасой. Душа берегла себя для Москвы
…Пятый вечер своего пребывания в столице Куличев встречал в уютном ресторанчике «Неаполь», где-то на Зацепе. Опухший и мрачный, он сидел один за столиком, тупо смотрел на графинчик с водкой и зеленоватую тоскливую тешку на тарелочке и силился вспомнить, как и где провел он вчерашнюю ночь.
В голове гудело, как в телеграфном столбе на ветру, и вспомнить удалось лишь отдельные красочные детали, страшные, разъятые пасти цыган из хора, ссору с официантом из-за счета и некрасивую попытку протанцевать лезгинку соло с вилкой в руках вместо кинжала.
«Плохо! — подумал Куличев в порыве раскаяния. — Надо все-таки сходить куда-нибудь в театр. В сущности, я, кроме бара № 1 и ресторана «Ливорно», ничего не успел толком осмотреть в Москве Ни одной приличной культвылазки. Плохо, плохо! Денег почти не осталось, придется на дорогу просить в главке».
Он выпил рюмку водки, понюхал зеленую тешку, поморщился, оглянулся и вдруг увидел в углу, за столи ком, брюнетку сказочной красоты в ярко-красном джемпере. Она лениво цедила нарзан и, заметив любопытный взгляд Куличева, чуть улыбнулась, опустив длинные накрашенные ресницы.
С новой силой в хилом теле Куличева затрепетала его временная гусарская душа. Он поднял свою рюмочку и сделал ею такое движение, будто чокается со стаканчиком прекрасной незнакомки. Та улыбнулась совсем откровенно. Тогда Куличев храбро поднялся, подошел к красавице в красном джемпере и, шаркнув ножкой, представился:
— Куличев, приезжий. Разрешите с вами посидеть, поболтать?
— Пожалуйста, — грудным контральто ответила незнакомка. — Меня зовут Тамара Павловна.
Посидели, поговорили. Выяснилось, что Тамара Павловна — артистка из Большого театра и легко может устроить Куличеву контрамарку. Для этого нужно лишь заехать на минуточку к ее подруге, артистке из Малого театра, а потом уж катить прямо в Большой.
Так и сделали. Взяли такси и поехали к подруге. Ехать к артистке Малого театра с пустыми руками Куличеву показалось неудобным, и на всякий случай буфетчик ресторана запаковал для него две бутылки водки и три порции отбивных котлет.