Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
В то же самое время буддийская «картографическая» мысль позиционирует Японию и как идеальное место для бытия вероучения. Мудзю Итиэн писал: «Земля наша и сила этого учения таковы, что соответствуют друг другу, и страна может и должна быть для него соразмерной землей», доказательством чего является ее форма, повторяющая очертания токко (санскр. ваджра, предмет буддийского ритуала, рукоять с двумя разнонаправленными лезвиями, символизирует победу истинной веры над неведением) [272] . На несколько более поздней карте Японии мы также видим графическое воплощение идеи о том, что территория страны действительно могла восприниматься в позитивном ключе. На этой карте, которая носит условное название «карта Сюгайсё» (конец периода Камакура) [273] , имеется подпись, которая гласит, что: 1) эта карта была нарисована «бодхисаттвой Гёги» (668–749, известнейший проповедник буддизма); 2) по своим очертаниям Япония напоминает токко и крышу буддийского храма, вследствие чего Закон Будды в этой стране процветает, она богата золотом, серебром, медью и железом, а урожаи в этой стране высоки [274] . То есть мы видим, что на этой «карте»
272
Сясэкисю, Х-3, неопубликованный перевод Н. Н. Трубниковой.
273
Имеется в виду Карта великой Японии из [энциклопедии] «Сюгайсё». Она была выпущена в начале XVII в. (первая книга в истории японского книгопечатания, набранная с помощью деревянных подвижных литер), но представляет собой копию карты из подобия энциклопедического словаря, составленного в конце периода Камакура (1185–1333). Ориентирована по оси восток-запад.
274
Анализ этой карты см.: Оодзи Тосиаки. Этидзу-но сэкайдзо. Токио: Иванами, 1996. С. 14–16.
Карта Сюгайсё
В анонимном тексте начала XIV в. «Хатиман гудокин», посвященном культу бодхисаттвы Хатиман, утверждается, что вся территория Японии является проекцией идеального буддийского пространства, которое отражено в мандале (графическом отображении буддийской космографии): «восемь провинций Бандо [восточной Японии] суть восемь лепестков лотоса мандалы чрева, а девять Западного моря [Кюсю] – девять палат Мандалы Алмаза» [275] . Относительно горы Кацураги (расположена на границе префектуры Нара и округа Осака, священная гора горных отшельников, высота 959 м) декларируется: эта гора соответствует Алмазной горе (символизирует крепость и победоносность буддийского вероучения), а «сосновые леса на ее вершине, имея тысячелетний цвет, означают добрый знак моления о благоденствии императора» [276] .
275
Горбылев A. M. Эволюция представлений о сакральном пространстве в VII–XV вв. Мандализация пространства//История и культура Японии. М.: ИВ РАН-Крафт+, 2001. С. 136.
276
Дулина A. M. «Перенесение тела» божества Хатиман и основание святилища Ивасимидзу//Синто: память культуры и живая вера. М.: Аиро-XX1, 2012. С. 99.
Автор исторического сочинения «Нихон рякки», составленного на рубеже XVI–XVII вв., утверждает: «Пять провинций района Гокинай [пять центральных провинций, примыкающих к столице Киото] обозначают пять Индий. Семь провинций района Токайдо соотносятся с семью буддами прошлых миров. Восемь провинций района Канто соотносятся с восьмью лепестками лотоса Тайдзокай. Шесть провинций района Нанкайдо похожи на шесть ипостасей Каннон [бодхисаттва Авалокитешвара] на горе Фудараку [санскр. Поталака, гора в южной Индии – обиталище бодхисаттвы Каннон]. Восемь провинций района Санъиндо обозначают восемь лепестков лотоса Конгокай. Восемь провинций района Санъёдо обозначают восьмерых великих детей, [рожденных богиней солнца Аматэрасу и богом бури Сусаноо]. Девять провинций района Сайкайдо соотносятся с девятью звездами [яп. Куёсэй, этот термин заимствован из буддийских сочинений, обозначает Солнце, Луну, Марс, Меркурий, Юпитер, Венеру, Сатурн, Раго; санскр. Раху – демон затмений, первая звезда неба, «пожирающая» солнце и луну; Кэйто, последняя, «роковая» звезда неба]. Семь провинций района Хокурику обозначают семь поколений небесных божеств [синто]. Итого 66 провинций» [277] . Таким образом, само созерцание карты Японии является актом священным, поскольку эта карта служит одновременно путеводителем по буддийской вселенной.
277
Оодзи Тосиаки. Этидзу-но сэкайдзо. Токио: Иванами, 1996. С. 155.
Преодоление катастрофизма сознания осуществлялось не только с помощью чисто буддийской аргументации. Синтоизм тоже внес в этот процесс большой вклад главным образом с помощью концепции о том, что Япония – это страна божеств, страна, находящаяся под их надежной защитой.
Даже буддист Нитирэн не отвергал синтоистский миф о сотворении территории Японии: он тоже полагал, что ее земля создана Идзанаги и Идзанами. В его трактовке Япония первоначально представляла собой «море грязи», в связи с чем эти божества отколупывают от горы Сумеру куски, бросают их в «тростниковую равнину», в течение семи дней поливают это место огненным дождем, в результате чего и образуется твердь. Поэтому-то Япония является «божественной страной». Если почитать на этой земле будд, то страна достигнет процветания [278] . Иными словами, первоначальная деятельность синтоистских божеств, их творение выступают необходимой предпосылкой для достижения страной благополучия.
278
Китай Тосио. Синкокурон-но кэйфу. Токио: Ходзокан, 2006. С. 67–68.
В мыслительных построениях самураев божественность Японии служила объяснением того, что японцы – мужественные воины. Когда Тоётоми Хидэёси (1537–1598) отправлял на Корейский полуостров военную экспедицию, конечной целью которой являлось покорение Китая, один из воинов записывал в своем дневнике: да, Япония – остров крошечный (буквально «один волосок на девяти коровах»), но это страна мужественных божеств, их мужественность передается и людям, и по показателю мужественности Япония превосходит другие страны, доказательством чего является завоевательный поход Дзингу Кого на Корейский полуостров, предпринятый ею в глубокой древности. Именно поэтому Япония никогда «не подчинялась» другим странам [279] .
279
Китай Тосио. Синкокурон-но кэйфу. Токио: Ходзокан, 2006. С. 168–169.
В японской культуре момент начала, зарождения обладал высочайшей бытийной ценностью, что было обусловлено живым состоянием синтоистского мифа. Момент начала воспринимался как определяющий для всего будущего развития, внушал оптимизм, служил гарантией того, что любые трудности могут быть преодолены. Размышления о Японии и ее территории подтверждают это заключение. В 1332 г. монах Дзихэн уподобил буддизм (его историю) дереву. Семя, из которого оно выросло, было посажено в Японии. Его ветви и листья – это Китай. Цветы и плоды – Индия. Опав, они возвратились к корням, т. е. в Японию. Развивая это положение, Ёсида (Урабэ) Канэтомо (1435–1511) со ссылкой на принца Сётоку-тайси утверждал: индийский буддизм – это цветы и плоды мира, конфуцианство – его ветви и листья, а синто – корни и основа, из которого и произрастает многообразие мира [280] . Таким образом, Дзихэн и Канэтомо подчеркивали хронологическое первенство Японии и утверждали, что основы буддизма произрасли на японской почве. Несмотря на разницу в подходах между Нитирэном и Канэтомо, оба они отводили Японии главную роль в своей картине мира. Оба они рассматривали территорию Японии как идеальное место для проведения соответствующих их воззрениям ритуалов, которые служат основой процветания страны.
280
Там же. С. 110–111.
Первое именование Японии «страной богов» («божественной страной», синкоку) встречается еще в «Нихон сёки» [281] . Однако впоследствии такое именование на какое-то время почти исчезает из письменного оборота. Разумеется, моления синтоистским божествам продолжались, но эти моления являлись частью магической стратегии государства, в которую входили и буддизм, и даосско-конфуцианский комплекс. Поэтому с тем же самым основанием Японию можно было назвать и страной буддийской, и страной Конфуция. Однако именно синтоистский миф служил главным средством легитимации власти, имевшей аристократическую природу. До тех пор пока власть реально принадлежала аристократам из Хэйана, определение страны (или же двора) как божественной встречается не столь часто, поскольку это подразумевалось по умолчанию.
281
Проблеме «страны богов» посвящена статья Н. Н. Трубниковой «Рассуждения о Японии как „стране богов“ в XIII в.»//Вопросы философии. 2012. № 8. С. 85–94.
Настоящая актуализация концепции «синкоку» наступает в период Камакура, когда это понятие достаточно часто встречается и в дневниках аристократов, и в их стихах, и в других произведениях. Это связано по меньшей мере с двумя обстоятельствами.
Во-первых, утрачивающая свои позиции родовая аристократия пытается обосновать несправедливость такого положения и ищет аргументы в пользу того, что именно аристократы, а вовсе не самураи являются непосредственными потомками синтоистских божеств, что и дает им право на власть. А это приводит к оживлению мифа и к актуализации понятия «божественная страна». Не случайно поэтому, что в императорских антологиях появляется специальный раздел, в который помещались песни синтоистского содержания («дзингика»). Первой антологией, где появился такой раздел, стала «Сэндзай вакасю», составленная в 1187 г. (при этом следует иметь в виду, что в антологии появляется и раздел «буддийских стихов», так что дело не только в повышении статуса синто, но и в функциональном «разведении» этих двух религий). В это время получают распространение и поэтические сборища, проводимые в святилищах.
Во-вторых, в 1274 и 1281 гг. в Японию вторгаются монголы. Обе экспедиции были успешно отбиты, что приписали покровительству божеств («божественному ветру», который разметал монгольский флот). То, что помощь в обороне Японии была приписана именно синтоистским божествам, вряд ли может считаться культурной случайностью. Эти божества были связаны с японской землей в гораздо большей степени, чем будды и бодхисаттвы. Наднациональные божества буддийского пантеона помогали личному спасению, синтоистские же создали эту землю (страну) и защищали ее. Эта защитная функция была явлена в них в полной мере. Недаром считалось, что одна из обязанностей синтоистских божеств состоит в защите будд и бодхисаттв на территории Японии. Успех в борьбе с монгольским нашествием, несомненно, способствовал подъему авторитета синтоистских божеств.
В сложившейся социально-государственной ситуации, которая воспринималась как ужасный упадок, самые большие надежды, связанные с будущим страны или же императорского дома, возлагались все-таки на божеств синто. Мощная энергетика креационного синтоистского мифа сохраняла свой оптимистический потенциал и в историческом времени. Несмотря на глубокое проникновение буддизма во все области жизни, считалось, что судьба правящего рода зависит прежде всего от синтоистских божеств. «Так, один-единственный раз наследование престола решилось силой буддийской веры; во всех же остальных случаях вступление на трон – и говорить нечего! – всегда вершится только по воле великой богини Аматэрасу». Несмотря на глубокий исторический пессимизм, именно существование императора (династии) вселяло надежду на то, что еще не все потеряно. «Великая Аматэрасу, Озаряющая Небо богиня, дала в древности клятву охранять сто поколений императорского семейства, и клятва ее по-прежнему неизменна! Не прервался еще род государев, не упало еще солнце на землю! Хоть дела в нашем мире идут так скверно, что и впрямь кажется иной раз, будто недалек уже конец света, все-таки не похоже покамест, что счастье изменило императорскому дому» [282] .
282
Повесть о доме Тайра / Перевод И. Львовой. М.: Художественная литература, 1982. С. 358, 537.