Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
В связи с глубоким проникновением буддизма во все области жизни синтоистская и китайская модели мира были в значительной степени потеснены картиной мира буддийской. Она зафиксирована, в частности, в «Сутре о человеколюбивых государях» (яп. «Ниннокё» или «Нинно гококу хання харамицу кё»), которая получила повсеместное распространение в Японии. В этой сутре говорится, в частности, о том, что вокруг расположенной в центре мироздания горы Сумеру вращаются солнце, луна и звезды. Возле подножия горы расположены семь резервуаров с водой, дающие начало всем рекам. Сумеру является обиталищем высших существ буддийского пантеона. По четырем сторонам света от Сумеру расположены четыре континента. Только на Южном континенте живут люди и распространено учение Будды. Остальные континенты населены мифологическими существами. Южный континент называется Джамбудвипа (джамбу – мировое древо на севере Индии, двипа – земля). Там имеется 16 больших стран, пятьсот средних стран, десять тысяч маленьких и бесчисленное число стран с просяное зернышко. Первые упоминания сутры «Ниннокё» в Японии относятся еще к VIII в. Показательно, однако, что в это время сутра воспринимается как чисто магический текст – ее чтение предписывается для избавления от болезней, засухи и проклятий [245] , но ее космологическая часть длительное время оставалась невостребованной.
245
См.,
Востребованность такой картины мира, в которой Япония занимает периферийное положение, связана с общим восприятием жизни и осознанием того, что дела в Японии идут не должным образом. Приводимая сутрой градация стран по их размеру давала, казалось бы, возможность японцам для сколько-нибудь благоприятного позиционирования своей страны (тем более что сутра не содержит никаких сведений о собственно Японии). Однако общественное сознание склонилось к тому, чтобы отнести Японию к «странам с просяное зернышко». Таким образом, в буддийской пространственной модели Япония заняла периферийное и далеко не самое благоприятное положение, ибо она отдалена и от места рождения Будды, и от благодати мировой горы. В этой парадигме прежняя идея об обильности и обширности территории Японии не могла получить сколько-нибудь существенного распространения. Теперь эта земля и ее природа предстают не как источник благодати и радости, а как юдоль печали, временное и ненадежное обиталище. Любое «нормальное» сезонное явление Камо-но Тёмэй воспринимает как дополнительное доказательство бренности, хрупкости, печали и греховности бытия. Кукование кукушки напоминает ему о мрачном потустороннем мире, голос цикад – «об этом непрочном и пустом, как скорлупа цикады, мире». Скопление же снега, «его таяние – все это так похоже на наши прегрешения!» (перевод Н. И. Конрада) [246] .
246
Классическая японская проза XI–XIV вв. М.: Художественная литература, 1988. С. 307–308.
Принятие буддийской картины мира, признание Японии прежде всего буддийской страной вело к решительному переосмыслению истории. Теперь она делится на два главных этапа: до принятия буддизма и после него. При этом добуддийские времена предстают как нецивилизованные и дикие. В «Сясэкисю» безжалостно утверждается: «… будды и бодхисаттвы в западной стороне, в Индии, являли свои образы соразмерно склонностям тогдашнего, лучшего века, переправляли тамошних жителей на берег спасения. Наша страна – окраинная земля, подобная рассыпанным зернышкам [проса]. Грубые и дикие ее жители не знали связи причин и последствий…» [247] Поэтому историческая роль Японии представляется как пассивная – быть объектом прозелитской деятельности. Согласно «Хэйкэ моногатари», дух знаменитого проповедника Кукая сообщает, что он, Кукай, воспринял святое учение от самого бодхисаттвы Фугэна и принес беспримерный обет – отправиться «сюда, на край света, в эту страну, подобную рассыпанным зернам проса. День и ночь пекусь я о всех смертных, выполняя заветы бодхисаттвы Фугэна» [248] . Тот же мотив повторяется и в «Кондзяку моногатари» (первая половина XII в., история XI-1). В уста принцу Сётоку-тайси (574–622), считавшемуся родоначальником буддизма в Японии, влагаются такие слова: я родился принцем в маленькой стране, и мое предназначение состоит в том, чтобы проповедовать Закон Будды там, где его нет.
247
Сясэкисю (в серии «Нихон котэн бунгаку тайкэй»). Токио: Иванами, 1969. С. 64. Вышеприведенная цитата дается в переводе Н. Н. Трубниковой. См. ее публикацию в «Собрании песка и камней („Сясэкисю:“) Мудзю: Итиэн»//Вопросы философии. 2012. № 8. С. 98.
248
Повесть о доме Тайра / Перевод И. Львовой. М.: Художественная литература, 1982. С. 474.
В связи с таким пониманием хода истории государственные деятели начинают оцениваться преимущественно по тому вкладу, который они внесли в распространение буддизма. Знаменитый проповедник амидаизма Синран (1173–1262) в своей напыщенной похвале принцу Сётоку-тайси говорит о нем в первую очередь как о человеке, передавшем светильник веры на Восток, и уже во вторую очередь как о государственном деятеле [249] .
Средневековые тексты очень часто определяют территорию Японии, как зернышки проса, разбросанные в море, на окраине мира (дзокусан коку; варианты: хэнти дзокусан, дзокусан хэндо). В предыдущий период Япония описывалась как «большая страна восьми островов» и ее острова не трактовались как уничижительная характеристика, теперь же японские острова воспринимаются совсем иным образом.
249
Котайси Сётоку хосан. ТСД 83. № 2653.
Удаленная и крошечная Япония противопоставляется «большим странам» – Индии и Китаю, которые расположены ближе к Сумеру, а потому обладают и более благодатным климатом, и лучшими условиями для проживания. Что до проживания в далекой Японии, то оно связано с особыми сложностями. Таким образом, судьба Японии представляется в силу ее географического положения незавидной. Так было как до принятия буддизма, так и после него.
Одно из первых упоминаний Японии в качестве крошечной страны с сугубо отрицательными характеристиками встречается в сочинении монаха Дзёкэй «Гумэй хоссин сю» (рубеж XII-XIII вв.), где тот говорит о том, что родился в неудачное время («до Будды, после Будды») и в неудачном месте – «в маленькой стране с просяное зернышко, в стране Фусо, без кармы, позволяющей освободиться от привязанностей, без деяний, что позволяют достичь просветления и спасать живые существа» [250] . В этом пассаже «страна Фусо» (т. е. страна на крайнем Востоке) коррелирует с отрицательными характеристиками японской земли, что соответствует психологическим реалиям времени.
250
Гумэй хоссин сю//Камакура кюбуккё. Токио: Иванами, 1995. Т. 3. С. 15.
Жизнь Дзёкэй (1155–1213) [251] пришлась на то время, когда в Японии напряженно переживали наступление «конца буддийского закона» (маппо). Считалось, что эта эпоха наступила в 1052 г. Концепцию маппо можно определить как «хронологический детерминизм»: после того как Будда достиг нирваны, все реалии этого мира с неизбежностью ухудшаются [252] . Это касается упадка набожности, невозможности достичь просветления, общего упадка и огрубления нравов, потери почтительности и церемониальности, сокращения продолжительности жизни, участившихся природных бедствий и мятежей и т. д. И герои «Хэйкэ моногатари», проводящие свою жизнь в бесконечных битвах, сожалеют о том, что их жизнь пришлась именно на это время: «О, как несчастна моя судьба, видно, за грехи мои в прошлой жизни суждено мне было родиться в сей горестный век упадка!» «Страна наша – убогий край, подобный рассыпанным зернам проса, юдоль печали, плохое, скверное место!» [253] Считалось, что это убогое место с неизбежностью будет разрушено огнем, водой и ветрами. Поэтому со второй половины периода Хэйан распространяется практика захоронения в горах сутр в металлических футлярах – считалось, что горы каким-то образом избегут разрушения, а металлический футляр поможет сохранить сутру.
251
См. о нем: Трубникова Н. Н., Бачурин А. С. История религий Японии. М.: Наталис, 2009. С. 301, 376, 428–433.
252
См.: там же. С. 294–301, 435–443.
253
Повесть о доме Тайра / Перевод И. Львовой. М.: Художественная литература, 1982. С. 101, 526.
Об упадке Закона Будды было известно и раньше. Еще в 743 г. император Сёму, известный своей приверженностью буддизму, предупреждал о нем («Мы находимся в самой середине века ложного Закона. Да пусть знающий помнит о том»). Прося о введении особых рангов для буддийского духовенства, монахи VIII в. констатируют, что сейчас время ложного Закона, но это утверждение не имеет трагического оттенка: монахи уверены, что с введением рангов «добро расцветет еще пышнее» [254] . Несмотря на знание прямой связи между движением времени и упадком, ни в VIII в., ни несколько позже эта идея не укоренялась в общественном сознании сколько-то глубоко и широко. Наоборот, господствовало оптимистическое убеждение, что соблюдение заповедей и буддийские ритуалы способны предотвратить любые несчастья – как личные, так и общественно-государственные. В указе государыни Сётоку, правление которой отмечено многочисленными мерами по поощрению буддизма, предписывалось провести моления во всех провинциальных храмах, и в таком случае «Поднебесная будет умиротворена, ветер и дождь обретут должный порядок, пять злаков уродятся, народ будет радоваться, живые существа всех десяти направлений будут купаться в счастье» [255] .
254
Сёку нихонги, Тэмпё, 15-1-13 (743 г.); Тэмпё ходзи, 4-7-23 (760 г.).
255
Сёку нихонги, Дзинго кэйун, 1-1-8 (767 г.).
В VIII в., когда господствовали эти оптимистические убеждения, Япония считалась большой страной, которой правят «сто поколений государей». При этом под числом «сто» понималось правление вечное. Однако теперь это число стало пониматься буквально. В дневнике правого министра Фудзивара-но Санэсукэ («Сёюки», Тёнэн, 1-8-4, 1028 г.) сообщается о прорицании, доставленном из святилища Исэ. В этом прорицании ухудшившаяся ситуация в святилище (плохое соблюдение ритуалов, сокращение подношений, случаи убийства среди крестьян, проживавших на территории, подведомственной святилищу, и т. д.) интерпретируется в том смысле, что уже «более половины» правлений остались в прошлом. Одним из наиболее ярких произведений, в котором «нынешним временам» даны поистине «убийственные» характеристики, является «Гукансё» Дзиэна (1155–1225). В этом произведении Дзиэн констатирует и упадок нравов, и близящийся конец правления императоров. Он считал, что на государственном уровне конец Закона Будды проявит себя в исчезновении императорской династии с вступлением на престол сотого императора (исходной точкой считалось правление Дзимму) [256] .
256
Мещеряков А. Н. Древняя Япония: культура и текст. СПб.: Гиперион, 2006. С. 262–290.
Аристократы страшились потери власти, буддийские теоретики мыслили шире и делали более широкие обобщения. Практически все они разделяли убеждение в том, что Япония является страной крошечной. Нитирэн (1222–1282) уподоблял «просяные страны» листочкам на поверхности пруда и говорил о том, что Япония – крошечный островок в море, который не сразу и разглядишь – прилив скрывает его, и только на время отлива он показывается над поверхностью моря [257] . Во многих своих трудах Нитирэн сравнивал Японию с ногтем. Уничижительно отзываясь о своем происхождении, он говорит о том, что родился не в Китае, что он не сын сёгуна в окраинной стране, он сын рыбака в маленькой и далекой стране.
257
Нитирэн дайсёнин госё дзэнсю. Токио: Сокагаккай, 1952. Т. 2. С. 1331.
Живя в Японии, Нитирэн называет свою страну далекой. Далекой от чего? От стран больших – Индии и Китая, за которыми утвердилась слава культурного и религиозного (буддийского) центра. Японцы того времени редко покидали пределы страны. Монахи, бывало, доплывали до Китая, но до Индии они даже и не пытались добраться. Тем не менее в эпоху упадка Закона такое желание стало у них появляться. Так, знаменитый монах Мёэ (1173–1232), горюя по поводу того, что ему довелось родиться в крошечной периферийной стране в век деградации, все-таки задумал путешествие на родину Будды и даже составил график своего пребывания там, но предостережение божества святилища Касуга остановило его. И тогда ему не оставалось ничего другого, как омыть ноги в океане, – он полагал, что эта же вода омывает и берега Индии [258] .
258
Утида Хидэо. Нихон-но сюкётэки фудо то кокудокан. Токио: Даймёдо, 1971. С. 26.