Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
Подражая «знаменитым местам», следует иметь в виду и следующее обстоятельство. Сад моделирует идеальную природную среду – идеальную с точки зрения защитной функции. Поэтому, «подражая знаменитым местам, откажитесь от имен тех, что пребывают ныне в запустении. Если скопировать такое заброшенное место перед домом, будет плохо» (с. 240).
Трактат начинается со слов: «Когда собираешься расставлять камни, прежде всего определись с общим замыслом» (с. 224), что свидетельствует о приоритетности камня по сравнению с другими садовыми элементами. Таким образом, понятия «расставлять камни» и «устраивать сад» являются синонимичными. Автор приводит классификацию камней (стоячие, лежачие, большие, малые, одиночные, групповые, убегающие и т. д.) В качестве особой разновидности «камня» упоминается и искусственная насыпная горка. Лежачих (горизонтальных) камней должно быть больше, чем камней вертикальных. Вертикальные камни часто группируются по три, по своей высоте они должны соответствовать скульптурному изображению буддийской Триады – высокий камень (Будда) в центре,
Стихия воды представлена в трактате в трех проявлениях: пруд, ручей, водопад. По каждому из этих проявлений приводятся характеристики технического порядка. В пруду непременно должен находиться остров или острова. Они соединяются с берегом мостиком. На острове может быть устроена площадка для музыкантов. Перед заполнением пруда водой на его дне расставляют камни, верхушки которых должны высовываться из воды. В связи с этим пруд не следует копать глубоким. Ручей впадает в пруд и вытекает из него, уклон должен быть достаточным, чтобы слышалось журчание. По течению ручья устраивают водопады (приводится их подробная классификация, основанная на характере падения воды).
Сад должен воссоздавать определенный тип пейзажа. Поэтому в зависимости от создаваемого рельефа, постановки камней, их формы, растительности и т. д. Тосицуна выделяет несколько типов садов: морское побережье, речной, горный ручей, болото (стоячая вода), «тростниковое письмо» (скорописный стиль, оставляющий впечатление некоторой небрежности). Однако настоящий мастер комбинирует различные стили, чтобы создать впечатление «естественности». Естественность же состоит в многообразии. На островах тоже устраиваются разные ландшафты (горный, луговой, лесной и т. д.).
Сад, о котором говорит Тосицуна, – пространство не только приватное, но и публичное. В связи с этим подчеркивается, что от главного здания до берега пруда должно иметься известное расстояние, предназначенное для церемоний. Для усадьбы размером 1 тё это расстояние определяется 6–7 дзё, т. е. приблизительно 18–21 м. Однако в тех усадьбах, где может появиться император, это расстояние увеличивается до 8–9 дзё – предполагается, что императорские церемонии являются более масштабными. Для буддийских храмов и синтоистских святилищ расстояние до пруда может быть меньше – 12–15 м (с. 224). Это пространство должно быть свободно от камней и насаждений, чтобы с внутренней веранды дома (т. е. с севера) можно было без помех наблюдать за прудом (югом). Напомним, что та же самая идея представлена и в устройстве столицы, где находящийся на севере император обозревает столицу (страну).
В японской культуре концепт «взгляда», «смотрения» имеет чрезвычайно большое значение. Взгляд способен «присваивать» предмет, интериоризировать его. В случае с садом мы встречаемся с проявлением этого убеждения. Такой сад требует тщательного рассматривания, что становится эквивалентом медитации. Тосицуна приводит слова божества Фудо Мёо (санскр. Ачаланатха) [215] о том, что увидевший его тело достигнет просветления, а поскольку водопад – вместилище его тела, то лицезрение водопада приводит к просветлению (буддийские жития действительно фиксируют такие случаи). Поэтому следует постоянно смотреть на водопад (с. 233). Тосицуна советует придать пруду форму черепахи или журавля (считаются символами долголетия и мудрости). Тогда вода будет вбирать в себя их свойства (с. 241). В японских садовых прудах не купаются, на них смотрят, и этот взгляд, а вместе с ним и человек тоже напитываются долголетием.
215
Фудо Мёо (буквально «светлый неподвижный государь») – одно из высших существ буддийского пантеона в Японии, один из четырех охранителей сторон света – изображается в виде грозного воина. Поскольку он считался охранителем южного направления (а Япония, равно как и Индия с Китаем, согласно буддийской топографии, расположена к югу от мировой горы Сумеру), это придало ему особую популярность в Японии. Определение «неподвижный» указывает на его непобедимость. Подробнее см.: Трубникова Н. Н., Бачурин А. С. История религий Японии. М.: Наталис, 2009. С. 305–309.
Итак, собственно сад, который описывает Тосицуна, предназначен преимущественно для рассматривания. Главная точка смотрения фиксирована и располагается на веранде дома. В связи с этим устройство сада должно быть таково, чтобы он выглядел должным образом именно издали и с определенного возвышения. «Если положить много камней в излучине ручья, то это будет выглядеть неплохо для того, кто находится рядом. Однако если смотреть издали, камни будут выглядеть безвкусно. Смотрение вблизи неуместно. Нужно устанавливать камни так, чтобы они выглядели достойно при смотрении несколько издали» (с. 235).
Сад представляет собой текст, требующий правильного написания и адекватного считывания. Создать такой текст могут только люди избранные. Тосицуна сетует, что в его время таких знатоков не осталось. А потому при переделке жилой усадьбы в храм Бёдоин (1052 г.) не нашлось людей, которые могли бы удовлетворительным образом устроить сад, и тогда хозяин виллы и храма всемогущий регент Фудзивара Ёримити был вынужден взяться за дело сам (с. 243).
В данной истории обращает на себя внимание не только жалоба на отсутствие квалифицированных специалистов, но и то, что в качестве такого специалиста выступает управленец высшего ранга. Иными словами, знающий, как управлять государством, знает, как управлять садом, потому что оба этих вида деятельности являются однотипными, требуют одних и тех же знаний. Недаром Тосицуна ссылается на следующие слова «некоего человека»: «При создании сада следует расставлять камни с тщанием. Земля – это правитель, вода – это подданный. Поэтому вода бежит, когда дозволяет земля, вода останавливается, когда земля останавливает ее. Другой человек говорит, что гора – это государь, вода – это подданный, а камень – это помощник. Поэтому гора помогает воде, она струится, следуя [форме горы]. Когда гора слаба, вода разрушает ее. Это все равно как подданный, который восстает против государя. Гора слаба, если нет надежных камней. Государь слаб, когда у него нет помощников. Гора сильна камнями, государь держится на помощниках. Поэтому, создавая сад, следует непременно помещать там камни» (с. 234).
Растительность в саду или возле дома также требует правильной кодировки и дешифровки и может выступать в качестве социального маркера. Так, дерево софоры японской (эндзю) следует сажать у дома министра. Ива должна расти перед воротами – знак высокого положения владельца дома.
Эстетика имеет в предлагаемой Тосицуна концепции сада подчиненную роль. В некоторых случаях Тосицуна пишет о том, что тот или иной элемент сада хозяин может устроить по своему разумению, но это касается только частностей. Высказывая свое видение ситуации, он расставляет приоритеты следующим образом: «Нужно располагать камни, следуя за мастерами прошлого, учитывая желания хозяина дома и сообразуясь с собственным вкусом» (с. 224).
Таким образом, японский сад в своем первоначальном значении имеет к «чистой» эстетике весьма опосредованное отношение. Японский садовник, точно так же как и японский государь, боится природного пространства, дикой природы, которая наполнена вредными для человека флюидами. В реальной природе крайне мало мест, которые изначально соответствуют требованиям безопасности. Часть из них является мэйсё. В связи с этим, для того чтобы должным образом защитить себя, садовник вынужден выстраивать искусственное пространство из имеющихся природных элементов, располагать их в правильном порядке, строить из них крепость. Количество этих элементов крайне ограниченно, садовник стремится не к усложнению картины, а к ее решительному упрощению. Ни о какой «гармонии с природой» (приспособлении к ней) не идет и речи, садовник стремится к созданию целиком рукотворной среды обитания. Недаром Тосицуна энергично возражает против такого подхода, когда садовник «просто наблюдает за природой», не зная существующих в традиции «запретов» (правил), потому, что «наблюдение» способно порождать только копии природы, – той природы, которая несет в себе столько опасностей. И только соблюдение закрепленных в традиции «запретов» способно обеспечить человеку безопасность. Предоставленная самой себе, природа будет представлять угрозу. В связи с этим пруд должен быть неглубоким, в противном случае обитающие там рыбы вырастут чересчур большими и превратятся во вредоносных для человека существ. Благодаря своей вписанности в традицию настоящий садовник знает все опасности, которые таит неокультуренная среда обитания, поэтому он является покорителем и преобразователем природы, но не всей природы, а только того пространства, которое окружает дом. Модель идеальной природы, представленная в садах, очищена от «лишнего», это природа преображенная и «дистиллированная», отстиранная от грязи и очищенная (зачищенная) от вредоносных духов.
В описаниях садов, с которыми мы встречаемся в письменных свидетельствах, представлен, как правило, весьма короткий список растений, он намного короче, чем в реальной природе. В «Сакутэйки» упоминается 16 видов растений. Этот список практически полностью совпадает со списком растений, зафиксированных в придворной поэзии. Точно так же как и в поэзии, в саду отсутствуют плодоносящие растения и деревья. Это еще раз свидетельствует о том, что японский сад не имеет никакого отношения к «утилитарным» (пероральным) ценностям. Несмотря на то что реальная природа Японии обладает огромным растительным многообразием, поэты и садовники того времени стремились не к многообразию, а к его решительному сокращению, что соответствовало их представлениям об устройстве мира и «гармонии». Такое совпадение неудивительно – ведь каждый аристократ обладал домом и садом, каждый сочинял стихи. И садоводство, и поэтическое сочинительство были проекцией одних и тех же ценностей и установок. Недаром поэту пристало сочинять стихи, обратившись лицом к саду. Знаменитый поэт Сётэцу (1381–1459) с похвалой отзывался о своем предшественнике и непререкаемом авторитете Фудзивара Тэйка, который во время сочинительства, будучи тщательно одет, открывал южные раздвижные перегородки своего дома и смотрел в южную сторону (в сторону сада), т. е. вел себя так, как поступали придворные во время поэтических сборищ в государевом дворце [216] . Все действующие лица тогдашней культуры устремляли свой взор на юг. При этом император повелевал страной, садовник – земными флюидами, поэт – словами. Все они были озабочены долголетием и держали оборону от энтропии.
216
Сётэцу моногатари. Токио: Кадокава гакугэй сюппан, 2011. С. 82.