Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
Огата Гэкко. Унохана
Обращает на себя внимание, что все растения, которые представлены в описании угощений, произрастали и в садах. Их предназначение – быть потребленными. Если в реальном саду это только «потребление взглядом», то на пиру их потребляют и перорально, хотя поименованные растения (цветы) в пищу никогда не употреблялись. Однако в данном случае происходит их окончательная «интериоризация» – поглощение весенних символов, что должно привести к обновлению человеческого организма. В этом, собственно, и заключается «утонченность» культуры: человек имеет дело не с природным «сырьем», а с его рукотворными заменителями, которые, однако, не считались суррогатом. Показательно, что сам процесс поедания все-таки не описан – автор ограничивает действия пирующих их визуальным восприятием. Процесс поглощения пищи не описывается – видимо, это выглядело бы «вульгарным». Возможно, потому, что он сопровождается уничтожением символа, который больше никогда ни увидеть, ни описать уже нельзя. Однако люди, поглотившие символ, способны затем воспроизвести его – хотя бы и в стихотворной форме. Что, собственно говоря, и делают герои повести во время пира, сочиняя стихи о бабочках, соснах,
Описание пира обычно обходится без описания подаваемых блюд. Бывает (хотя и весьма редко), что автор перечисляет их, но вкусовые ощущения не описываются никогда. Намного большее значение имеют столовые приборы, которые долговечнее пищи. Фудзивара Митинага не сообщает нам, что (за исключением сакэ) вкушали участники пира по поводу 50-дневного юбилея принца крови Ацунага, но он фиксирует в своем дневнике, что подставка для императорских палочек была выполнена в форме феникса, что использовались утварь и скатерти с изображением сосны, павлонии, дуба, журавля. В описании другого пира Митинага также ничего не говорит о съеденном, зато мы знаем, что блюда были украшены цветами хризантемы [192] . Вся перечисленная символика имеет прямое отношение к долголетию. Оно обеспечивается как визуальными средствами, так и пероральными: пища «принимает» на себя символику посуды, пропитывается ею. Вкус же пищи не имеет, похоже, первостепенного значения. Если на этих пирах и случались споры, то это были споры не столько о кулинарных вкусах, сколько о чем-то более основательном.
192
Мидо кампакуки, Канко, 7-1-15; 7-10-22 (1010 г.).
Действо, производимое во время обряда (пусть даже под руководством самого императора), очищало, похоже, только его участников, поэтому требовало дублирования и на более низком уровне. Конечно, действенность императорского ритуала – наибольшая и в нем участвуют высшие придворные, но его результаты не транслируются на всю страну, а ограничиваются территорией сада, дворца и находящихся там царедворцев. В противном случае императорский ритуал не подлежал бы тиражированию в частных домах и садах. Однако роль двора все равно была огромной: именно отсюда исходили инициативы по проведению новых для Японии ритуалов, которые, как считалось, обладают большой эффективностью – большей, чем привычные средства (ритуалы синтоистские), которые далеко не всегда применимы в отношении антропогенного пространства, организованного и осмысленного в других категориях (во всяком случае так было на первых этапах существования в Японии ритуала гокусуй). Проведение ритуалов в одно и то же время, но в разных местах (это касается не только гокусуй, но и других ритуалов) создавало общую деятельностную основу, обеспечивающую культурное единство элиты.
Во время другого сезонного обряда китайского происхождения (танго-но сэкку, 5-й день 5-й луны) устраивали конную стрельбу из лука, исполняли танец с копьем. Таким образом, в этот день реализовывалась военная («мужская») составляющая государственной деятельности. Она сочеталась и с магической обороной как императорского двора, так и человека. Необходимым атрибутом праздника являлись ирисы (сёбу).
Считалось, что стреловидные листья ирисов отгоняют злых духов и служат оберегом. В сообщении хроники «Сёку нихонги» говорится: «Государь [Сёму] пребывал в южном саду и наблюдал за конной стрельбой из лука и скачками. Оглашен указ бывшей государыни [Гэнсё]: "В древние времена во время праздника 5-й луны волосы украшали венками, сплетенными из ирисов. В настоящее время этого обычая не придерживаются. Отныне запрещается пребывание во дворце тем, чьи волосы не украшены венками из ирисов"» [193] . Несколько позже, когда в среде придворных стал процветать вполне гедонистический культ любви, ирис (его корневище) был осмыслен в качестве фаллического символа, и тогда стали устраивать соревнования, в которых побеждал тот, кто сумел предъявить самый замечательный (или просто большой) корень.
193
Сёку нихонги, Тэмпё, 19-5-5 (747 г.).
7-го дня 7-й луны отмечался праздник Танабата. Согласно китайской легенде, в этот день встречаются Волопас и Ткачиха (Вега и Альтаир), которые в остальное время года разлучены Небесной рекой (Млечным путем). Седьмая луна – это, согласно лунному календарю, первый месяц осени, для которой свойственны обряды плодородия. Именно поэтому встреча возлюбленных приходится на осень. Китайская образность дополнилась в Японии местными реалиями – в программу празднования включали и состязания борцов сумо. Их отбирали по всем провинциям и доставляли в столицу. В Китае ничего подобного не зафиксировано. Однако согласно японским представлениям, чем сильнее ты топчешь землю, тем больший «урожайный эффект» это вызывает (это относится не только к сумо, но и к танцам, и к придворным церемониям, одной из составных частей которых было именно усиленное топанье). После окончания схваток борцов, уже вечером, государь Сёму «пребывал в южном саду, где он повелел литераторам складывать стихи, посвященные Танабата. Были пожалованы соответствующие рангам подарки» [194] . Действительно, в «Манъёсю» зафиксировано большое количество стихов о Танабата. Имеются они и в «Кайфусо».
194
Сёку нихонги, Тэмпё, 6-7-7 (734 г.).
С помощью соблюдения правил устроения территории и проведения там определенных манипуляций сад превращается в своеобразный оберег, инструмент для защиты от дурных духов и привлечения добрых. Поэтому ранние тексты не сообщают о любовании природой в саду. Сад выполнял совершенно другую функцию. «Природа» сада – это пространство, организованное в соответствии с принципами геомантии. Это пространство не столько вызывает эстетические переживания, сколько дает чувство безопасности, умиротворенности, спокойствия. Именно поэтому в садах часто устраивают и действа буддийского толка – читают и переписывают сутры, раздают милостыню, отпускают на волю живых существ (например, в садовый пруд, т. е. в место полностью безопасное, выпускают рыб). Во время пира, устроенного весной 758 г. в саду придворного Накатоми-но Киёмаро, гостям было предложено слагать стихи. В одном из них («Манъёсю», № 4505) говорилось об уточках-осидори. Осидори – это символ верной и спокойной супружеской жизни, которую ведут птицы в прибрежных водах пруда – замиренного океана.
Именно на безопасной и упорядоченной территории сада император устраивает пиры (как для своих подданных, так и для иноземных посольств), которые непременно сопровождаются раздачей подарков. Во время пиров исполняют музыку, танцы, песни, сочиняют и декламируют стихи. Все эти действа направлены на обеспечение единства правящей элиты, всего аппарата управления при сохранении и упрочении существующей иерархии. Поэтому подарки в конце ритуала жалуют строго в соответствии с рангами. Когда устраивают стрельбу из лука, размер мишени зависит от ранга (чем выше ранг, тем больше мишень). И чем выше ранг, тем выше награда [195] . Такое неравноправие «стартовых возможностей» никого, похоже, не возмущало. Во всяком случае источники об этом не сообщают. Таким образом, в императорском саду осуществлялось распределение материальных и статусных ценностей внутри правящей элиты. Расходы на проведение ритуалов были достаточно большими, что могло приводить к временной отмене того или иного действа ввиду недостатка в казне средств [196] .
195
Сёку нихонги, Кэйун, 3-1-17 (706 г.).
196
Нихон коки, Конин, 5-3-4 (814 г.).
Императорский сад должен был ассоциироваться с милостью государя и вызывать исключительно положительные коннотации. Так, именно в саду могут оглашать указы о помиловании (амнистии) преступников [197] . Во время пира, устроенного в императорском саду сразу после окончания строительства государева дворца в новой столице Хэйан, исполнялась песня, прославляющая этот дворец. В ней восхвалялось прекрасное местоположение столицы и дворца: возле столицы пролегает ровная дорога, из дворца можно видеть далеко-далеко, столица окружена с четырех сторон красивыми горами и реками (нас не должно смущать, что окруженность горами вряд ли способствует физическому обозрению страны – ведь речь идет об идеальном пространстве, к которому вульгарные логические понятия применимы далеко не всегда). Далее песня превозносит идеальный миропорядок с Полярной звездой (императором) в центре, утверждается, что повсюду разливается благодатный весенний свет, вместе с которым прекрасные девушки танцуют во дворце (надеемся, что хотя бы сведения о прекрасных девушках в полной мере соответствовали действительности). Рефреном звучало: «Новая столица – радость, Хэйан – земля радости, да пребудет весна – десять тысяч лет!» При этом выражалась надежда, что участники представления (вернее, ритуала) будут иметь возможность преподносить императору свои песни и пляски вечно [198] . Таким образом, императорский сад мыслился и как место, подтверждающее легитимность и магические потенции государя.
197
Сёку нихонги, Тэмпё 4-11-27 (732 г.); 19-1-1 (747 г.).
198
Нихон коки, Энряку, 14-1-16 (795 г.).
В другом эпизоде, зафиксированном хроникой «Нихон коки», император Сага использует свои магические способности для того, чтобы провозгласить здравицу правому министру Фудзивара-но Сонохито. Когда государь пребывал в саду принца крови Отомо, Сонохито слагает стихотворение такого содержания: слышали ли вы голос кукушки на берегу пруда, возвещающей, что столице Хэйан жить тысячу поколений? Государь откликается следующим стихотворением: да, я слышал голос кукушки, обещающей жизнь в тысячу поколений «хозяину песни», т. е. Сонохито. При этих словах Сонохито от радости пускается в пляс [199] .
199
Нихон коки, Конин, 4-4-22 (813 г.).
В этом эпизоде император выступает как толкователь знаков, которые посылает природа, он знает птичий язык и делится своим знанием с подданными. Он слышит то, чего не слышат другие.
Особое место в жизни двора и столицы занимал обширный (252 на 516 м) и многофункциональный императорский сад Синсэнъэн («сад божественного источника»), расположенный в столице Хэйан вне пределов императорского дворца. Начиная с Камму, в него часто наведывались императоры. На «бытовом», телесном уровне сад вызывал ассоциации с приятной прохладой, убежищем от жары. Хроника указывает, что император Сага летом 811 г. прибывал в Синсэнъэн каждые шесть дней с целью обрести отдохновение от жары [200] . Там имелся пруд (собственно, он и назывался «божественным источником»), по нему катались на лодках, государь там ловил рыбу [201] . Пойманную рыбу могли подносить самым высокопоставленным лицам, например отрекшимся императорам [202] . Использовался сад и в качестве охотничьего угодья – император Ниммё охотился там с соколами (хаябуса и хаситака) на водоплавающих птиц. Однажды ему удалось добыть 180 птиц [203] . Другой император, Дзюнна, решил проверить способности пса, преподнесенного посольством Бохай, и велел натравить его в саду на оленя, но собака на полпути почему-то оставила преследование (о реакции императора не сообщается) [204] . В этом саду император осматривал коней, которые использовались дворцовой охраной, а уже через три дня раздавал милостыню голодным [205] . По случаю праздника Танабата в Синсэнъэн устраивали схватки борцов сумо, а «литераторы» по приказу императора слагали стихи, посвященные празднику [206] . Император мог присутствовать в саду и с целью любования «цветами и деревьями», во второй луне там устраивали «пир цветов» (видимо, речь идет о цветущей сливе) [207] .
200
Нихон коки, Конин, 2-5-12 (811 г.).
201
Нихон коки, Тэнтё, 4-4-14, 4-4-25, 4-7-6 (827 г.); Тэнтё 5–3 (вставной) -4, 5-6-17, Дзёва 3-5-3 (836 г.).
202
Сёку нихон коки, Дзёва, 2-5-13 (835 г.).
203
Сёку нихон коки, Дзёва, 2-12-22 (835 г.); 3-1-28, 3-2-13, 3-2-20, 3-12-23 (836 г.).
204
Нихон коки, Тэнтё, 1-4-22 (824).
205
Нихон коки, 1-6-23, 1-6-27 (824 г.).
206
Нихон коки, Дайдо, 2-7-7 (807 г.); Дайдо, 3-7-7 (808 г.); Конин, 2-7-7 (811 г.); Конин 3-7-7(812 г.).
207
Нихон коки, Конин, 3-2-12 (812 г.); 6-2-28 (815 г.).