Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения
Шрифт:
Японская культура в значительной степени выстраивала себя через садово-растительный код. С помощью этого кода описывается и мироздание, и жизнь отдельного человека. Садово-растительный код теснейшим образом связан с религиозно-философскими представлениями и японоязычной поэзией, откуда пространственные модели природы заимствуют свой словарь. Основным предназначением этих пространственных моделей является обеспечение гармонии человека с окружающей средой обитания. Под гармонией же понимается прежде всего защита от дикой и неокультуренной природы, любых враждебных сил, обитающих как на ее лоне, так и в обществе. Так создается такая природа, которая обеспечивает безопасное, умиротворенное, безгреховное и, следовательно, «прекрасное» существование человека на ограниченном пространстве.
Поэтому задача садовника – создать именно такое замкнутое пространство, которое репрезентировало бы идеальные представления о среде обитания и вбирало бы в себя весь годовой природный цикл. В таком саду выявляется идея изменчивости природного мира под влиянием четырех времен года, т. е. циклического времени. В таком саду контролируемая садовником изменчивость
Средневековый «растительный сад» мало связан с государством и сопутствующей державной образностью, в нем больше выявлены личностные мотивы человека, который осуществляет коммуникацию с высшими силами, не прибегая к помощи государственных структур. В этом отношении он изоморфен общему модусу жизни, в котором личности, ее нуждам, потребностям, интересам, переживаниям и вкусам уделяется намного большее место по сравнению с тем временем, когда было сильно централизованное государство. Автор «Сакутэйки» настаивал на том, что при устройстве сада вкусовые предпочтения садовника играют подчиненную роль. Однако теперь Ёсида Канэёси (Кэнко-хоси) пишет уже о том, что дом и сад являются проявлением вкуса владельца. «Дом человечий должен быть удобен и устроен по сердцу. Пусть этот дом лишь временное пристанище, но и оно требует вкуса. Там, где в спокойствии пребывает человек благородный и тонкий, даже луч луны, проникающий в его жилище, по-особому ярок. Пусть этот дом будет устроен не на нынешний изощренный лад, все равно он чудесен. Состарившиеся деревья, растущая по своей прихоти и нетронутая человеком трава, ладно сработанные веранда и изгородь, разбросанные тут и там вещи – все это навевает незамутненные мысли о временах бывших. Когда же в доме на славу потрудились плотники и столяры, когда в нем на каждом шагу попадается чудная, диковинная китайская и японская утварь, когда деревья и травы растут не сами собой, а по человечьему умыслу, тогда глазам становится тяжко и больно. И что же – жить здесь всегда? Посмотришь и скажешь: а ведь все это рассеется вместе с дымом времен, в мгновение ока… Дом много скажет о его владельце» [329] .
329
Ёсида Канэёси. Записки на досуге/Перевод А. Н. Мещерякова. М.: Наталис, 2009. С. 20.
Судьба хозяина и судьба сада находятся в неразрывной связи. Во времена человеческого процветания цветет и сад. Или же сад бывает явлен человеку в последовательности четырех времен года. В предельном случае четыре времени года можно увидеть разом. Когда же хозяина постигают неудачи, ему открывается только одно время года. Как правило, это осень. Для аристократов это не столько пора сбора урожая, сколько время для выявления печального начала в жизни. «Покосилась изгородь, сплетенная из сучьев, и сад утопал в росе обильной, как на безлюдных равнинах; уныло стрекотали цикады, как будто знали, что их пора миновала, и эти грустные звуки наводили печаль на душу. Все длиннее становились ночи, а государыне по-прежнему все не спалось; осеннее увядание еще сильнее омрачало душу, и не было ей покоя, и мнилось – нет больше сил терпеть сердечную муку» [330] .
330
Повесть о доме Тайра/Перевод И. Львовой. М.: Художественная литература, 1982. С. 598.
Отсутствие хозяина неминуемо превращает сад в место дикое и пугающее. «В давние времена тюнагон Кёэ, монах из Нары, выстроил себе здесь жилище. Уже много лет пустовала полуразрушенная обитель. Сад зарос высокой травою, кровля густо заросла синобу – травой воспоминаний». Но и те элементы пейзажа, которые не подверглись деградации, тоже требуют присутствия человека, его взора, только он сообщает этим элементам полноценное существование. «Цветы по-прежнему цвели и благоухали, но никто не наслаждался их красотою, луна по-прежнему проливала свой свет, но никто не коротал ночи, любуясь ее сиянием…» [331] Иными словами, природа и сад обретают смысл только в присутствии человека – в тот момент, когда они открыты его взору.
331
Повесть о доме Тайра/Перевод И. Львовой. М.: Художественная литература, 1982. С. 595.
Ухоженный сад радует взор, отражает благополучие хозяев. Покинуть такое чудесное место все равно что эмигрировать в другую страну, и потому вынужденный отъезд – это прощание в первую очередь с садом. «Все вокруг навевало печаль. Не ведали Тайра, когда суждено им вновь вернуться сюда, и грустным взором глядели на многочисленные строения, воздвигнутые покойным правителем-иноком, – вот дворец на холме, где весной любовались цветением сакуры, вот дворец у залива, где осенней порой наслаждались лунным сиянием. Дворец "Под сенью сосны", двухъярусный терем с решетчатыми террасами, Дворец "Тростниковая кровля", беседка над прудом, павильон у конского ристалища и другой павильон для любования свежевыпавшим снегом…» [332]
332
Там же. С. 347–348.
В амидаистском саду, или же в саду четырех времен года, камни играют подчиненную роль. Однако параллельно с ними продолжали существовать сады, которые без камня обойтись не могли. В таких садах, продолжающих традиции «Сакутэйки», именно камень является основным носителем универсальных смыслов, их «несущей конструкцией». В трактате «Сансуй нараби-ни якэй дзу» («Горы, воды и равнины», автор неизвестен, первый доступный нам список датируется 1466 г., однако предполагается, что текст был составлен в период Камакура [333] ), посвященном искусству устройства садов, констатируется: это умение зародилось в огромной Индии, и потому в индийском «саду» возле священного озера Манасаровар (яп. Мунэцу), считавшегося земным воплощением рая, насчитывался 8631 камень. В Китае, стране поменьше, число камней сократилось до 361. Что до Японии, то при проникновении в страну садово-каменного умения число камней в саду было поначалу определено в 66 (имеется в виду стандартное именование Японии страной «66 провинций и 2 островов»), но потом и это число сочли неподходящим, поскольку страна пребывала в периоде «конца императорских правлений», и количество камней в саду сократили до 48 [334] .
333
Подробнее об этом памятнике см.: Алещев С. А. Ранняя история садового искусства Японии: трактат «Сансуй нараби-ни якэй дзу» (XV в.). Неопубликованная дипломная работа. М.: РГГУ, 2013.
334
Сансуй нараби-ни якэй дзу, Сакутэйки/Под редакцией Уэхара Кэйдзи. Токио: Касима сётэн, 1972. С. 25.
Число 48 отмечено в японском буддизме, в особенности в амидаизме: будда Амида, когда он еще не стал буддой и именовался бодхисаттвой Ходзо (санскр. Дхармакара), принес 48 обетов, а возглашение имени Амиды и посвященных ему сутр в течение 48 ночей являлось одной из распространенных религиозных практик. Но не подлежит также сомнению, что в уменьшении количества требуемых для устройства сада камней нашли отражение и «малость» Японии, и сокращение территории, контролируемой центральной властью, и общее самоуничижительное отношение к японским реалиям, характерное для того времени. Утверждение о том, что родиной сада является Индия, а не Корея или Китай (откуда в действительности пришло в Японию садовое искусство), лишний раз свидетельствует о происшедшей в средневековой Японии общей «буддизации» жизни и сознания.
Татибана-но Тосицуна в своем трактате «Сакутэйки» рассказывает о садах, где господствует идея вечности. Именно поэтому основным элементом такого сада является камень. Теоретической основой «сада вечности» являются китайские геомантические идеи. Эти идеи прочно входят в инструментарий культуры, которая продолжает использовать их, подвергая развитию и переосмыслению. Трактат «Сансуй нараби-ни якэй дзу» основан прежде всего на геомантической теории, и в представлении автора расположение камней в саду и направление водных потоков имеют определяющее значение для обеспечения благополучия хозяина сада. Часть этих камней имеют буддийские названия. Так, от вредоносных «буйных божеств» защищают два камня – неприметный «камень-жаба» и «божество-царь» (синно, божество буддийского происхождения, охранитель вероучения). Предполагается, что зазор между этими камнями является ловушкой для всякой нечисти [335] . Собственно говоря, весь сад представляет собой такую ловушку, которая не позволяет злым духам приблизиться к дому (располагается на севере земельного участка).
335
Сансуй нараби-ни якэй дзу, Сакутэйки/Под редакцией Уэхара Кэйдзи. Токио: Касима сётэн, 1972. С. 18.
Каждый камень в зависимости от своей формы (вертикальный, горизонтальный, диагональный) соответствует трем главным элементам вселенной (Небо, Земля, человек). Садовый пруд – это море, в которое впадают ручьи (реки), их направление строго расписано по сторонам света. Расположение камней имеет отношение не только к счастливым и несчастливым направлениям (как это было в «Сакутэйки»), но и к году рождения хозяина. Цепочка рассуждений строится следующим образом. Каждому направлению соответствует свой цвет. Поэтому камни в саду имеют цветовые обозначения. Камень в центре сада считается «желтым», на севере – черным (соответствует гибриду черепахи и змеи – гэмбу), на юге – красным (судзаку), на западе – белым (тигр), на востоке – зеленым (дракон). Согласно теории пяти основных элементов (гогё) дерево (зеленый цвет) побеждает землю (желтый), земля – воду (черный), вода – огонь (красный), огонь – металл (белый), металл – дерево. В парах этих элементов существуют враждебные отношения. Поэтому человек, родившийся, скажем, в год дерева (цвет соответствия зеленый), не должен видеть «желтый камень» (соответствует «центру»), который следует расположить «невидимым» для хозяина образом – в противном случае он грозит бедой (предполагается, что хозяин наблюдает за садом из фиксированной точки, расположенной на открытой веранде). Первоэлементы образуют и порождающие пары: дерево порождает огонь, огонь – землю, земля – металл, металл – воду, вода – дерево. В парах порождающих элементов отношения дружественные. Поэтому красный камень должен быть на виду у «зеленого человека», так как «дерево» порождает «огонь» [336] . Точно таким же образом рассчитывается и расположение камней для людей, родившихся под знаками земли, воды, огня и металла.
336
Сансуй нараби-ни якэй дзу, Сакутэйки/Под редакцией Уэхара Кэйдзи. Токио: Касима сётэн, 1972. С. 9–10.