Территория книгоедства
Шрифт:
1936: «„Дура, жидовка! – орет Пашка. – Чтоб ты в свою Германию обратно провалилась!“ А Берта дуру по-русски хорошо понимает, а жидовку еще не понимает никак. Подходит она ко мне и спрашивает: „Это что такое жидовка?“ А мне и сказать совестно. Подождал – и вижу: на глазах у нее слезы. Значит, сама догадалась… Я и думаю: „Ну погоди, приятель Санька, это тебе не Германия, с твоим-то фашизмом мы и сами справимся!“»
1940: «Дура, обманщица! Чтоб ты в свою заграницу обратно провалилась! А Берта по-русски хорошо понимает, а дуру и обманщицу еще не понимает никак. Подходит ко мне и спрашивает: „Это что такое дура?“ А мне и сказать совестно… Я и думаю: „Ну
Все понятно: в 1936 году Германия была Стране Советов врагом, а в 1940-м, после пакта Молотова – Риббентропа, стала лучшей ее подругой.
В послесловии к «правдинскому» изданию ранних повестей Гайдара (сборник «Лесные братья», М.: Правда, 1987) рассказывается история первых публикаций повести «Р.В.С».
Когда в июне 1926 года повесть вышла в Госиздате, в Москве, Гайдар, прочитав напечатанное под его именем издание книги, отрекся от этого «сочинения», и его «отречение» тогда же напечатала «Правда». Вот оно:
Уважаемый товарищ редактор! Вчера я увидел свою книгу «Р.В.С.» – повесть для юношества. Эту книгу теперь я своей назвать не могу и не хочу. Она дополнена чьими-то отсебятинами, вставленными нравоучениями, и теперь в ней больше всего той самой «сопливой сусальности», полное отсутствие которой так восхваляли при приеме госиздатовские рецензенты. Слащавость, подделывание под пионера и фальшь проглядывают на каждой ее странице. Обработанная таким образом книга – насмешка над детской литературой и издевательство над автором.
Прав был Александр Сергеевич, который нашу отечественную цензуру только с «дурой» и рифмовал.
Гений в быту
Тяжелое это жизненное явление – гений в быту. Если нормальный человек в быту ну побуянит – побьет спьяну жену или, как пишет Михаил Гершензон в письме к брату (после поездки по Подмосковью в 1900 году): «Один пьяный мужик стал требовать с жены на полбутылки, та не дала. Тогда он схватил грудного ребенка за ногу и говорит: „Расшибу о печку“. Однако бросил ребенка, но уперся плечом в стену и выворотил угол избы», – то гений будет есть вас поедом постоянно, из часа в час, ибо уверен: вы, я, он, она – единственные во множественном числе, кто мешает ему, гению, свободно выражать свою гениальность, объедает его, обпивает, недодавая ему нужных калорий для правильного функционирования дара. И такая хренотень – каждый день, как когда-то писал Чуковский.
Привожу пример из 1922 года. Пришвин, только что получивший комнату в общежитии в доме Герцена на Тверском бульваре, пишет о Мандельштаме: «Вот еще баранина, мука, масло, которые назначил мне КУБУ (Комитет улучшения быта ученых). Мандельштам из-за этого поднял, было, настоящий бунт: он, как поэт, оказался ниже какого-то ничтожества, получает баранину по второй категории» (М. Пришвин. Цвет и крест. СПб.: Росток, 2004. С. 537).
Позже выяснилось, что продукты выдаются в равном количестве писателям любой категории, и конфликт угас.
Или Хлебников. Вот уж кто вел себя в быту так, что не позавидуешь бедным людям, которые его окружали. В Чернянке, у Бурлюков, его застукали, бредущего по ночной аллее – в одной руке раскрытая книга, в другой – свеча. Хлебников прочитывал страницу, вырывал ее и бросал на дорожку. «Раз книга прочитана, она мне больше не нужна», – объяснил он причину своего неадекватного поведения. Благо, если б книга принадлежала ему – тогда рви ее себе на здоровье! Так ведь пользовался он библиотекой хозяев, приютивших одинокого гения. Хорошо еще, что Хлебников не додумался сжигать вырванные страницы, как делал это в 1918 году в Астрахани: «Я был без освещения после того, как проволока накаливания проплясала свою пляску смерти и тихо умирала у меня на глазах. Я выдумал новое освещение: я взял „Искушение святого Антония“ Флобера и прочитал его всего, зажигая одну страницу и при ее свете прочитывая другую; множество имен, множество богов мелькнуло в сознании, едва волнуя, задевая одни струны, оставляя в покое другие, и потом все эти веры, почитания, учения земного шара обратились в черный шуршащий пепел».
Совершенно хамски поступал Хлебников со своими родственниками. Вообще Хлебников и его родственники – разговор особый. В биографической книге Софии Старкиной о Велимире Хлебникове (М.: Молодая гвардия, 2007) примеров хамского отношения поэта к близким приведено множество. Правда, автор каждый такой пример сопровождает репликой вроде: «Что ж с них, обывателей, взять! Рожденный ползать летать не может, а уж тем более – понимать гения».
Получается, гению все дозволено. Все должны гению угождать, потому что продукт его деятельности есть общее достояние человечества. Как Блок придумал квартал поэтов, так и Хлебников в 1916 году пытался провести в жизнь идею об основании общины поэтов-гениев. При этом отдельным пунктом у него значится: «Обязать соседние города и села питать их и преклоняться перед ними».
Я мог бы дополнить рассказ историями о Есенине, Клюеве, Маяковском, Ахматовой, продолжить его примерами из жизни сегодняшней, но оставлю это на другой раз. Пока существуют гении, тема «Талант в быту» будет актуальной всегда.
География
Кажется, что может быть обыденнее и проще географической науки. Все белые пятна на карте мира уже давно закрашены в соответствующие цвета. Все дороги, реки, болота, моря, пустыни пронумерованы, классифицированы и внесены в реестр. Но вот открываю как-то давно в ЖЖ страницу Мирослава Немирова и там читаю:
Самая <…> река в Казахстане – это река Куланотпес («Кулан не пройдет»), которая впадает в озеро Тениз с юго-востока. Так как она со снеговым питанием, то после половодья уровень там сильно падает, но в озеро впадает река Нура с северо-востока, и если у Нуры очень большой расход, то иногда, из-за малого уклона, река Куланотпес течет в обратную сторону.
Многоточием в угловых скобках я засекретил неприличное слово, но даже это нисколько не умаляет удивления от подобного сообщения! Река, текущая то вправо, то влево, – это, согласитесь, не слабо!
А как вам нравится озеро, которое перемещается, меняя свое расположение каждые три года, так что нет никакой возможности изобразить его на географической карте? Вот сообщение Екатерины Таратуты на эту тему: «Оно (это озеро. – А. Е) велико, но лодки по нему не ходят, потому что его вода такова, что пропитывает любую лодку в считанные минуты, как ее ни смоли. Пить эту воду нельзя, и тот, кто хочет не умереть в тех краях от жажды, должен уметь проглатывать лошадиную кровь». Добавлю для любознательных, что государство, где находится это озеро, называется Крорайна, или Кроран, части же его называются Чалмадана, Нина и Сача.