Территория жизни: отраженная бездна

Семёнова Елена

На приглашение погостить Сафьяновы откликнулись охотно. Жить загородом было им не привыкать. Нина выросла на казачьем хуторе своего деда, лет до пяти видя из людей лишь его, бабушку и родителей. Прочее общество составляли коровы, лошади, овцы, куры, гуси, собака и два кота. После такого уединения с одной стороны и такого простора и воли – с другой трудно было затем привыкнуть к городской жизни. И время от времени Нина очень тосковала по своему хутору, где осталась какая-то частичка её души.

Там ей никогда не бывало одиноко, а в городе, среди множества людей, это чувство сделалось ей знакомо. Она отнюдь не была замкнутой. Напротив, доброжелательность и жизнерадостность были частью её натуры. К тому же отец рано стал брать её с собой на выступления, приучать к сцене, и потому Нина быстро привыкла к обществу, к людям. Но привыкнуть – одно, а сблизиться по-настоящему… Ей минуло тридцать, она по общему признанию была настоящей красавицей, а к тому образцовой хозяйкой, талантливой певицей. Но так и не появилось в её жизни ни по-настоящему близких друзей, ни единственного близкого человека, которого с трепетом ждала она.

Конечно, мужчины обращали внимание на красивую, грациозную девушку. Но – только обращали внимание. Не более того… Почему? Может быть, от того, что при всей артистичности слишком явно было, что девушка эта не из тех, за которой можно просто «приударить», с которой можно легко и беззаботно «провести время». Нина Сафьянова была воспитана примером деда и бабушки, прожившими в любви и согласии дольше полувека, отца и матери, бывшими воистину единым целым. Воспитана в сознании, что именно так и только так и должно быть. Любовь, семья, верность. Она росла в среде своих сверстников, для которых в самые нежные годы нормальным было обсуждать «секс», читать журналы и смотреть программы «про это», иметь «опыт» уже в старших классах школы. Но всё это не приставало к Нине. Она словно бы оставалась под защитой того идеала, в котором воспитали её, под защитой своей семьи. И, по-видимому, потенциальные поклонники чувствовали это. Чувствовали, что вариант «подкатить» не пройдёт. К такой девушке можно подойти, лишь имея серьёзные намерения, как это было в старину. С такой нельзя «развлечься для обоюдного удовольствия». На такой можно только жениться. Причём жениться однажды и на всю жизнь. А на такой «экстрим» абсолютное большинство юношей и мужчин 21 века были не способны. Они просто боялись. Боялись ответственности. Боялись серьёзных отношений. Настоящих, глубоких чувств. Чистоты. Того самого идеала, который упрямо не то чтобы искала, но затаённо ждала Нина.

Приглашение в Ольховатку приняла она с воодушевлением, это заснеженное, готовящееся к встрече весны село напомнило девушке родной хутор. Было здесь также легко, привольно и благостно! Вот, только церкви не доставало, привыкла Нина всякое воскресение, всякий праздник на службе бывать. А в остальном – благодать Божия!

– Ну, Ариша, пойдём же! – потянула девушка подругу за полу пуховика.

– Нет уж, уволь, – мотнула головой Арина. – Переломов ног мне на всю оставшуюся жизнь хватило.

– Мы тебя поддерживать будем! – рассмеялась Нина. – Ну, ты только посмотри, как Лара веселится!

Бледное лицо Арины озарилось улыбкой, и глаза потеплели. По катку Николаша, Федя и Марьяша кружили водруженное на специально выкованные полозья кресло-сани Лары. Саночки эти, мастеровитыми руками Бирюка сработанные, оказались на удивление лёгкими. Благодаря им, Лара могла теперь без труда путешествовать по всей деревне, даже по сугробистым уголкам её. А стальные полозья позволили ей и бороздить каток. И, вот, теперь, кажется, была она искренне счастлива стремительным виражам, и до пологого берега долетал её заливистый смех. Веселились и катавшиеся рядом дети, которых поначалу Лара дичилась, боясь их насмешек. Но те быстро привыкли к ней, к тому же рядом всегда были младшие Лекаревы, а при учительских детях и внучке ребята бедокурить не рисковали.

– Она не такая трусиха как ты! – чуть поддела Нина подругу.

– Конечно. У неё невелик шанс вывалиться на лёд из своего экипажа. А, вот, если такая каланча, как я, завалится на лёд, то костей будет не собрать. Резвитесь, дети мои, сами, а мне уж оставьте на завалинке сидеть.

– Окоченела уже, сидеть-то!

– Что верно, то верно, – Арина откупорила взятый с собой термос и жадно отхлебнула кипятка. – Ничего, зато пейзажец, кажется, вышел недурён. Ты не можешь себе представить, какое это счастье – наконец-то просто рисовать, писать что-то для души! Как вспомню, чем приходилось заниматься последние годы…

– Плакаты с рекламой туалетной бумаги… Стиральный порошок… Колбаса…

– Не напоминай, – поморщилась Арина. – Колбаса… это ещё ничего, почти творческое задание было. Она, надо сказать, была довольно вкусной…

Нина снова рассмеялась:

– Только не говори, что тебе платили зарплату сервелатом!

– Нет, конечно, платили мне исключительно в отечественной деревянной валюте. Но образцы продукции бонусом выдавали. Для вдохновения…

– И бумагу?

– А то как же! Восемь рулонов. Ладно, не напоминай… В конце концов, это того стоило. Талантом Саврасова или Венецианова я всё равно не обладаю. А в качестве искусствоведа я бы в лучшем случае могла надеяться не помереть от голода. Да и то не факт. Кому мы нужны в мире торжествующего антиискусства? А на колбасе и прочей дребедени я кое-как на этот домишко заработала.

Конец ознакомительного фрагмента.