Территория жизни: отраженная бездна
Шрифт:
– Не узнают! – Арсен крепко обнял Анфису, гладя её по спине своими большими руками.
Она уже не сопротивлялась, уступая ему и, запрокинув голову, прошептала только:
– Сеня, если ты меня бросишь, если тебя увезут, я умру!
– Не брошу! Вот, выйдем отсюда и поженимся! – пообещал Арсен…
– Чего это они, а? – шепнул на ухо Алёше Лёнька.
– Не знаю, – пожал плечами он.
– Он такой огромный, как медведь, а она маленькая… Он её раздавит! Ей, наверное, больно, слышишь, как она стонет? Может, надо помочь?
От помощи Анфисе Алёша друга удержал. Ему смутно казалось, что они подсмотрели что-то, что видеть были не должны, и он твёрдо положил себе не рассказывать об этом. Однако Лёнька не удержался. Разболтал всё Сане, покровителю и любимцу всей малышни. Втянул и Алёшу в рассказ. Перебивая друг друга, живописали увиденное, стараясь не упустить подробностей.
– А он так сделал!
– А она..!
– И они почти голые остались…
– И…
Саня слушал их с возрастающей мрачностью конопатого, смешного лица, хмурил брови и, наконец, остановил:
– Довольно! Это очень хреново, что вы подсматривали!
– Мы не хотели… – понурили головы в ответ.
– В общем, так: то, что вы увидели, касается только Арсена и Анфисы. Ни один человек не должен узнать об этом! Вы меня поняли? Если вы двое сболтнёте кому-то, то на мою дружбу можете больше не рассчитывать.
Эта угроза была пострашнее тумаков Арсена, и Алёша с Лёнькой поклялись Сане, что никому не расскажут об увиденном. Однако, шила, как известно в мешке не утаишь. Скоро об отношениях «усадебных» Ромео и Джульетты узнало начальство, и Арсена перевели в другое заведение. Когда его увозили, Анфиса с плачем бросилась за ним. Её удержали две воспитательницы. Она вырвалась от них, успела поцеловать Арсена на прощание.
– Какая мерзость! – воскликнула Клавдия Александровна. – Проститутка малолетняя!
– Клава! – сплеснула руками няня Шура.
Анфису схватили вновь. Она вырывалась, плакала.
– Сенечка, Сенечка! Я тебя никогда не забуду! Я тебя люблю! Сеня, не уезжай!
Арсен высунулся из машины:
– Анька, я тебя найду! Я тебе напишу, слышишь?! Не реви, Анька! Прорвёмся!
Машина исчезла за воротами, и ревущую Анфису потащили в дом. Малышня наблюдала за этой душераздирающей сценой, прильнув к окнам.
– Дрянь такая! – ругалась Клавдия вслед Анфисе. – Высечь бы по голой заднице!
– Клава! – снова подала голос няня Шура.
– Молчи, Шура! Ты их всех избаловала! Попробовала бы моя Машка такое устроить – дух бы выбила!
– Кулаком добру не научишь, Клава…
– А ты меня, Шура, не учи! У тебя своих детей нет, и молчи! – сказала Клавдия, как зубами лязгнула (не зря её «волчихой» прозвали), и пошла вперёд, покачивая крутыми бёдрами.
Няня Шура тяжело вздохнула и поплелась за ней:
– А всё-таки жалко их… Вдруг и впрямь любовь…
– Любовь! У их родителей, чай, тоже любовь была! Тоже, небось, под кустом где-то свалялись, как собаки, щенят своих покидали на нас, а сами дальше поскакали!
– Злая ты, Клава. Разве можно так о людях?..
– Ты зато добрая! У меня с моим паразитом тоже, вот, любовь была! А этот сукин сын за эту любовь мне на Машку даже алиментов не платил!
– А ты и рада на ней это вымещать? Видала её намедни: опять синяки у неё. Что ж ты кровь из неё пьёшь, Клава? Ведь она же дочь тебе!
– Моя дочь! Не твоя! Мне лучше знать, как её учить! – огрызнулась Клавдия Александровна.
Алёше было очень жаль эту не известную ему Машу, которую била мать. Хотя, вот, Пашку Гунина тоже мать лупцевала до полусмерти, за что её лишили родительских прав, а его отправили в приют, а он всё равно скучал по ней, говорил, что, хоть и била, а всё-таки мать, лучше бы с ней остался.
О своей маме Алёша думал постоянно. Часто он сидел на своей кровати, стоящей у окна, обхватив руками колени, и смотрел в окно, представляя, как мама, наконец, приедет за ним и увезёт отсюда насовсем… Ведь никто доподлинно не знал, что случилось с нею в ту страшную ночь. Тело её не нашли. А, значит, – являлась безумная надежда, – она могла спастись? Может быть жива?!
В тот вечер, когда Анфису разлучили с Арсеном, малышня никак не могла уснуть, потрясённая происшествием. Няня Шура осторожно вошла в палату, привычно села на стул. Маленькая старушка в больших очках, под которыми скрывались ласковые, в лучиках морщин, глаза, с седыми, собранными в пучок волосами и тихим, мягким голосом – Алёше она чем-то напоминала бабушку.
– Не спите? – негромко спросила няня.
Лица её не было видно, так как сидела она спиной к окну, за которым светила луна, но Алёша точно знал, что на лице её – тихая, чуть грустноватая, чуть усталая улыбка.
Все сразу сели в кроватях, словно по звонку, ожидая, что старая няня что-то расскажет.
– Ложитесь, ложитесь, а то попадёт нам!
– Тётя Шура, как Анфиса?
– Куда увезли Арсена?
– Анфисе лучше. Она сейчас спит… А Арсена увезли в другое место.
– Зачем?!
– Так начальство решило…
– Но Арсен любит Анфису, а она его! – зашумели наперебой дети, ещё не зная толком значения произносимого слова, знакомого им из сказок и телевизора.
– Тише! Тише! – прошептала няня Шура. – Не переживайте. Если они на самом деле любят друг друга, то они встретятся, когда выйдут отсюда во взрослую жизнь. Уже и недолго осталось. А пока они могут писать друг другу.
Она говорила напевно, покачиваясь, словно баюкая.
Алёше было нестерпимо жаль Анфису. Несколько дней спустя, он увидел её в парке. Невысокая, хрупкая, она шла по тропинке как-то растерянно, теребя в руке платок, словно потеряла что-то и не может найти. Алёша сорвал несколько цветов и протянул их ей:
– Это тебе!
На глазах Анфисы навернулись слёзы. Она погладила его по голове, нагнулась:
– Спасибо, Лёшечка, – чмокнула в щёку и убежала.
Тем же вечером она первый раз пришла к телевизору, села позади всех и уставилась на экран. Шёл очередной сериал, и, когда главный герой, смуглый, черноволосый красавец, стал обнимать красавицу-героиню, по лицу Анфисы скользнула улыбка: