Террористы (Terroristerna)
Шрифт:
Гюнвальд Ларссон отдавал себе отчет в том, что друзей среди коллег у него не так уж много, а точнее, всего один. Знал он также, что его считают своенравным упрямцем и вопрос об его увольнении обсуждался не раз.
Все это его ничуть не трогало.
Любой другой сотрудник полицейского ведомства в его звании и с его заработком был бы по меньшей мере обеспокоен постоянной угрозой временного отстранения от работы, а то и увольнения. Гюнвальда Ларссона мысль об этом ничуть не тревожила.
Неженатый, бездетный, он был свободен от заботы о семье. Родню презирал за буржуазное чванство и давно с ней порвал.
Собственное будущее его не волновало.
За годы службы в полиции Гюнвальд Ларссон не раз подумывал о том, чтобы вернуться на флот. Но когда тебе под пятьдесят, понимаешь, что уже вряд ли доведется выходить в море.
По мере того, как приближался день отъезда, Гюнвальд Ларссон обнаружил, что даже рад этому заданию, которое, хотя и считалось ответственным, не сулило особенных трудностей.
Во всяком случае, он отключится на две недели от служебной рутины. Предстоящая поездка рисовалась ему чем-то вроде отпуска.
Накануне отъезда Гюнвальд Ларссон стоял в одних трусах в своей спальне и рассматривал собственное отражение в большом зеркале на внутренней стороне дверцы гардероба.
Ему очень нравился рисунок на трусах – желтые лоси на голубом поле. Таких трусов у него было полдюжины, а еще полдюжины, но с красными лосями на зеленом поле, уже были уложены в большой чемодан свиной кожи, который стоял на кровати с откинутой крышкой.
Рост – метр девяносто два, сильная, мускулистая фигура, крупные ступни и кисти. Он только что принял душ и, как всегда, взвесился: сто двенадцать килограммов. За последние четыре-пять лет Гюнвальд Ларссон прибавил десяток килограммов и теперь с недовольством смотрел на складку жира выше трусов.
Он втянул живот и подумал, что, пожалуй, стоит почаще ходить в спортзал полицейского ведомства. Или начать плавать, как только будет готов бассейн в новом здании ЦПУ.
Вообще-то, он был вполне доволен своей внешностью.
Ему исполнилось сорок девять, но густая шевелюра ничуть не поредела и не отступила кверху. Две глубокие поперечные складки прорезали низкий лоб.
Коротко стриженные волосы – такие светлые, что проседи совсем не видно. Мокрые, аккуратно причесанные, они сейчас плотно облегают широкую макушку, а просохнут – поднимутся дыбом и будут непокорно щетиниться. Косматые брови были такие же светлые, как волосы; нос большой, прямой, с широкими ноздрями. Светло-голубые глаза казались маленькими на его крупном лице; близко посаженные, они придавали ему обманчиво-туповатый вид, когда он задумывался и уходил в себя. Когда же Гюнвальд Ларссон злился, а это случалось часто, между бровей появлялась сердитая складка, и взгляд его голубых глаз нагонял ужас на самых закоренелых преступников, да и на подчиненных тоже. Его грозные вспышки ярости теперь были так же хорошо известны в шести полицейских участках города Стокгольма, как когда-то если не на семи морях, то, во всяком случае, среди команды и младшего комсостава тех судов, на которых он был офицером.
Он отошел от зеркала, как уже было сказано, в общем и целом довольный своей внешностью.
Единственным, кто ни разу не испытал на себе гнев Гюнвальда Ларссона, был Эйнар Рённ – старший следователь стокгольмского отдела насильственных преступлений и его единственный друг. Самой приметной чертой на лице этого тихого, немногословного лапландца был красный нос, из которого постоянно текло; он как бы заслонял собой все остальное. Эйнар Рённ был одержим непреходящей тоской по своим родным местам под Арьеплугом.
В отличие от Гюнвальда Ларссона, у него были жена и сын. Жену звали Унда, сына – Матс, у самого же Рённа было еще второе имя, которое он предпочитал не вспоминать.
Его мать в молодости преклонялась перед известнейшим киноактером той поры и нарекла своего первенца Валентино.
Поскольку Гюнвальд Ларссон и Рённ служили в одном отделе, они виделись почти ежедневно, но охотно общались и в свободное время. Когда им удавалось совместить свои отпуска, они отправлялись в Арьеплуг и предавались, главным образом, рыбной ловле.
Коллеги не могли взять в толк, как могут дружить два столь разных человека и многие удивлялись способности Рённа стоическим спокойствием и несколькими словами превратить разъяренного Гюнвальда Ларссона в кроткую овечку.
Гюнвальд Ларссон проверил набор костюмов в своем обширном гардеробе.
Он хорошо знал климат страны, в которую направлялся, и в памяти сохранились душные, знойные недели, проведенные много лет назад в ожидающем его городе. Чтобы выдержать тамошнюю жару, надо одеться полегче, а у него было только два достаточно легких костюма.
На всякий случай он примерил их. И с досадой обнаружил, что один вообще не налезает на него, а брюки второго застегиваются лишь с великим трудом после сильного выдоха. К тому же они чересчур обтягивали бедра. Пиджак-то застегивался, но был тесноват в плечах, ограничивая свободу движений и грозя лопнуть по швам.
Он повесил на место совсем непригодный костюм, а второй положил на крышку чемодана. Сойдет. Костюм был пошит четыре года назад из египетской тонкой хлопчатобумажной ткани палевого цвета, в узкую белую полоску.
Кроме трусов, в чемодане лежали полуботинки, ночные туфли, туалетные принадлежности, носки, носовые платки, сорочки, пижама и шелковый халат такой же голубизны, как его глаза.
Гюнвальд Ларссон был непьющий, но припас бутылку спиртного на случай, если встретит пьющего, который сможет оказаться полезным. Завернув бутылку в зеленую майку с красными лосями, он засунул ее под сорочки.
Сверху положил трое брюк защитного цвета, чесучовую куртку и тесноватый костюм. В карман на внутренней стороне чемоданной крышки засунул детективный роман «Голубой след» своего любимого Ю. Региса.