Теряя наши улицы
Шрифт:
Это был не первый мой махач, но сердце всё равно качало адреналин с усиленной скоростью. Правда была на нашей стороне — «Коркемовские» отправили в больницу Вована с «Форта», нашего братуху. На прошлой неделе вечерком он провожал свою девчонку, которая живёт на втором «Коркеме». В тот вечер в её дворе был сходняк местных. Разумеется, при девушке его никто не тронул и ничего ему не сказал — пацаны есть пацаны и уличного кодекса чести придерживаются свято. Но как только он вышел из подъезда, он попал под пресс. Говорят, сначала он сидел с ними в круге на кортах, достойно отвечая на вербальную агрессию. Потом его попытались толкнуть так, чтобы он задел землю коленями, т. е. опустить, поставить на мослы, но Вован, как и следовало ожидать, вскочил
Мы ждали появления «Коркемовских» со стороны Весновки, но они задерживались уже минут на сорок. Постепенно мы начали передислоцироваться на летнее кафе под Дворцом спорта — здесь в случае окружения можно будет кидаться пластиковыми стульями. Но и тут, опять же, ничего не происходило. Наконец, наших рулевых заебало ждать, и мы вереницей потянулись вверх по Весновке, в сторону «Коркема». Уже через несколько минут показался враг — чернеющая на фоне Музея искусств толпа местных. Мы постепенно ускорили шаг, потом побежали. Не знаю, произошло ли где-то впереди хоть какое-то столкновение или нет, но «Коркемовские» уже через две-три минуты бросились врассыпную, по направлению к своим дворам. Теперь мы только преследовали их, гнали огромной толпой. Я бежал со всеми, с нашими, бок о бок. Со всех сторон слышно было только частое дыхание и сосредоточенный топот. Каждый надеялся хотя бы зацепить одного из ненавистных противников. Вся эта беготня начала приходить в смятение, когда послышались милицейские сирены. Настал наш черёд разбегаться в разные стороны. Мы с Мухой нырнули в один из подъездов. На верхнем этаже я взобрался по лесенке попробовать люк чердака. Он оказался открытым. Мы быстро и бесшумно забрались туда и притихли среди пыли, паутины и темноты. Снизу раздались чьи-то неторопливые шаги. Муха на носках вышел на центр люка и сел на корточки, придавив своим весом, чтобы его нельзя было открыть снизу. Внизу скрипнула и захлопнулась дверь. Мы закурили одну на двоих, изредка перешёптываясь и поплёвывая. Когда по нашим расчётам уже должен был кончиться винт, мы спустились вниз и осторожно начали выбираться из этого беспонтового района, встречая по пути разрозненные группы наших и весело обсуждая массовое бегство «Коркемовских». Из-за забора какого-то частного дома вылезал Адик — оказывается, когда появились менты, он запрыгнул туда одним махом, да так и просидел там на корточках, тихо как мышка, наедине со злобно рычащим, свирепым волкодавом. Кто-то из нашей толпы предположил, что «коркемовские» зассали и поэтому сами позвонили в ментуру, чтобы баклан разогнали до того как их всех поубивают, положат на собственной территории. Надо сказать, что в те годы о которых говорю я, «Коркем» вовсе не был исключением — нередко «Каганату» удавалось разогнать чужой район одним своим появлением, такой ужас вселяло одно его название в накосячившие головы.
5
На повестке дня не было ничего особенного — ни драк, ни грабежей, ни анаши, потому что мы итак уже выкурили весь пакет Мухиных шишек. Мы бесцельно болтались по улицам города, и нам всем хотелось пить. Желательно кваса. Или хотя бы газводы, можно даже без сиропа. Вода из колонки — тоже был вариант.
Эта женщина, которая подошла к нам в парчке перед Театралкой, довольно сильно отличалась своим видом от других прохожих. Она была прикинута как-то не по нашему, по хипповому, в цветастой, свободной блузке, потёртых джинсах, чёрных очках. И своим вопросом она нас просто ошарашила:
— Ребята, а вы не хотели бы сняться в кино?
Конечно, мы бы хотели, почему бы и нет. По сути, как я понял, она предложила нам поучаствовать в массовке в качестве статистов. На следующее утро мы прибыли на студию «ЛАР-Фильм» всем нашим кругом. По площадке перед павильоном, среди собирающейся толпы статистов, нервно расхаживал плотный, патлатый Рахим Курбанов, режиссёр нашумевшего, кассового советского боевика «Шприц».
— Что, привела? — он быстро, намётанным взглядом профессионала, окинул нашу банду. — Молодец Сауле, то, что надо.
В павильоне нам выдали бутафорские доспехи и копья. В таком виде, в остроконечных шлемах и кожаных доспехах, мы и вышли на улицу марцевать Мухин центр. Через полчасика мы погрузились в автобус и покатили в сторону реки Или. По пути вышел казус: когда за автобусом пристроился ментовской бабон, мы дружно начали с заднего сиденья бычить их через стекло. Средний палец, на американский манер, тогда никто у нас не показывал, а вот два пальца вперёд в значении «упрись, бычара» было весьма и весьма чувствительным оскорблением. Они обогнали нас и остановили автобус. Разумеется, к тому времени на задних сиденьях никого уже не было, так что пришлось ментам ограничиться устным предупреждением в адрес всех пассажиров и водителя.
Эпизод снимали несколько дней. Снова и снова мы выходили на берег реки, где было организовано какое-то родоплеменное празднество. Мы шатались там и здесь между юрт, изображая вооружённых пьяных подростков, что давалось нам очень и очень просто и естественно. Кульминацией, исполнением которой раз за разом почему-то оставался недоволен Рахим Курбанов, служила сцена, в которой пацан с деревянной колодкой на шее, главный герой фильма, срывался в бега по бережку реки и исчезал в берёзовой рощице. Вот тогда то, мы с пацанами и с остальной толпой тоже начинали бежать в погоню за ним, с копьями наперевес.
В тот день, когда режиссёр, наконец, утвердил снятый эпизод, мы получили свою зарплату — по четвертаку каждый. Помню это чувство удовлетворения и самодовольства, овладевшее нами, пока мы, усевшись в круг, на корточках вспоминали эти киносъёмки.
— У вас не было такого ощущения, что мы постоянно должны где-то за кем-то бегать всей толпой — если не в городе, то уже и по степи и по лесу? — допытывался Мура.
— Ха-ха-ха, а чё делать, если от нас все когти рвут всё время? — прикололся Адик.
— Вот прикиньте, пацаны, сколько ни мотаюсь по городу, в какие только истории не попадал, а вот, что актёром стану, ни за что бы не подумал, — продолжал удивляться Мура.
— Статистом, — машинально поправил я.
— Чё? — теперь Мура не просто недоумевал. Его как будто обломало, что ли.
— Статистом. Актёры — это у кого роль в фильме, вроде того пацана с деревяшкой на шее. Мы были статистами — толпу изображали. Мы и свои рожи-то на экране вряд ли увидим.
— Ну-ка, Алик, давай-ка отойдём в сторонку, — он весь как-то помрачнел и насупился.
Что ж, мы отошли.
— Алик, братан, чё-то я не могу тебя понять в последнее время… — начал Мурик, глядя в сторону. — Ты запостоянку доебушник до слов устраиваешь… Ещё и при пацанах… Тебе как будто больше всех надо, что ли — такое у меня впечатление складывается.
— Зря ты, Мура, со мной так заговорил.
— Я зря заговорил? Ты чё наехать собрался что ли?
— Нет, братан, я конкретно разжевать могу, если чё непонятно, а ты уж сам смотри, потому что мы с тобой и по-другому поговорить можем. Если хочешь чтобы у нас с тобой был рамс, у нас будет с тобой рамс. Смотри сам. А раз ты так на мои слова реагируешь, значит тебе самому так в охотку. А как по мне лично, братан — так это лишнее. Я лично просто рассказал, что от людей слышал — у меня друган в кинотехникуме учится. А если бы у меня против тебя что-то было, я бы тебе так сразу и сказал. Ты меня знаешь.
Мурик долго смотрел мне в глаза. Пацаны, сидя в кругу, притихли и смотрели на нас. К остановке подъехал, забрал пару пассажиров и снова отъехал наш автобус, 32-й. Ленивые окраины южного города в лучах ярко-красного закатного солнца были в тот момент такими тихими, такими неподвижными, словно бы они уже готовились, после очередного скучного дня, к глубокому сну, полному беспокойных образов и несбыточных мечтаний.
Мурик сплюнул в сторону сквозь зубы.
— Так кем ты говоришь, мы там работали?