Тесей. Бык из моря
Шрифт:
Я взял вещицу и повесил себе на шею на прочной тесемке. И не стал корить себя за шутовство и смех в компании «журавлей», когда кровь коринфянина еще не просохла. Он понял бы меня лучше всех остальных.
Когда наступила темнота, я отправился за кухню; плетеная калитка, как всегда, была распахнута настежь. Актор-наставник, заметив меня, спросил:
– Ну, к какой девице сегодня? Потрудись над ней хорошенько. Когда дойдет до быков, сил на эти дела у тебя поубавится.
Я отвечал шуткой – в тот вечер мне было не до девиц. Но Актор был прав: игра с быком – ревнивая любовница. Однако сейчас мне просто нужно было остаться
Опустевший большой двор освещала луна. Свет ее падал на подпертые колоннами балконы, вздымавшиеся кверху. Занавески из восточной ткани затеняли мерцающие светильники. Горшки с лилиями и цветущими лимонными деревцами распространяли приторно-сладкий аромат. Из тени в тень скользнул кот, следом – критянин, судя по виду, отправившийся по тому же самому делу. А потом все стихло. Только огромные рога на ограде крыши вздымались к небу, словно мечтая обагрить его кровью звезды.
Я обратил руки ладонями к земле и прошептал:
– Отец Посейдон, владыка быков, повелитель коней. Я в руках твоих, призови, когда захочешь. Пусть это будет наш уговор. Но раз я отдался тебе, даруй мне только одно: сделай меня прыгуном, мастером игры с быком.
В последний месяц учебы мы отправились на пастбище ловить быка.
Здесь выбирает бык, а не ты. Ты приводишь корову, привязываешь ее и ждешь с тенетами, пока ее покроет величественный бык – тот, кому уступают все остальные. Ну а пока они заняты делом, быка следует привязать к дереву и опутать сетями.
Нам повезло. Из стада только что изъяли возмутителя спокойствия, каковым, на взгляд критян, является самый обычный, мы бы сказали, себе на уме бык. Он недавно убил соперника и одного из посланных на ловлю людей – оба раза чересчур быстро.
Актор повел нас на заливной луг. Мы видели, что крыша дворца потемнела от зевак. Наступила пора закладов; кроме того, бывало, что танцоры гибли во время поимки быка, – как тут пропустишь зрелище?
Но Посейдон был милостив к нам. Когда привязали корову, явились сразу два быка и принялись мериться силой. Голову нового царя, черного и более быстрого, венчали вывернутые наружу рога, что всегда плохо, потому что такие быки бодают ударом в сторону, а не вверх. Но случайно – я уверен, что не нарочно, – соперник его, рыже-белый бык, сломал ему один рог, когда они сцепились в захвате. Черный с воплями побежал прочь – испуганный, словно воин, в руке которого переломилось копье. Победитель направился прямо к корове.
Мне приходилось уже иметь дело с быками, и ловлей распоряжался я. Мы отделались несколькими ссадинами, когда он рванулся и заставил нас припасть на колени. Я велел всем подождать, пока бык покончит со своим делом, зачем сразу делать из него врага?
А потом мы набросили веревки и потянули за них. Бык несколько раз споткнулся, однажды упал и, должно быть, сказал себе: «Это дело надо обдумать». И пока он так размышлял, мы привязали его к прочной жерди между двух волов и увели.
Я назвал его Гераклом. К этому герою я весьма хорошо относился в те дни, когда мечтал дорасти до пяти локтей. Позже, несмотря на то что этот достойный сын Зевса ни разу не опозорил своего отца, у меня появилась к нему какая-то неприязнь. Бык этот полностью отвечал моим представлениям о Геракле: симпатичный, могучий и простоватый. Да, если уж на Бычьем дворе ты не научился подсмеиваться над собой, значит тебе это не дано.
Вплоть до сего дня я каждый год приношу жертву Гераклу, хотя и не говорю герою, ради кого стараюсь. Огромный был бык, широколобый, и рога торчали изо лба его как должно – прямо вперед; так что он и шел прямо на тебя. В сердце своем был он ленив, но относился к себе с большим уважением и не обращал внимания на наши мелкие шутки. Словом, у нас он заслужил прозвище «деловой». И хотя он был отнюдь не безопасен, но казался много страшнее, чем был на самом деле, поскольку мысли его были наполовину обращены к хлеву и пойлу. Но что лучше всего – круп его напоминал бочонок.
Есть два способа работы с пойманным быком. Его привязывают цепью к столбу на учебной арене так, чтобы ты научился с изяществом избегать рогов. Или быка связывают, чтобы он не мог повернуться и только мотал головой, и тогда учат прыгать. Но времени на это отпускают немного; если он успеет сделаться хотя бы наполовину ручным, никакой забавы для критян уже не будет. Однако никто не велит тебе озлоблять быка. И все мы приносили Гераклу кусочек соли или горстку травы, прежде чем начинать пляску. Правда, он все равно глядел искоса, усматривая в нас причину своего плена.
Я знакомился теперь с другими танцорами, как с юношами, так и с девушками. На Бычьем дворе не было места кроткой дружбе. Всякий знал и собственные шансы, и возможности всех остальных, всякий ежедневно ел, беседовал и дрался с людьми, обреченными на смерть, с теми, кто боялся быка, сдался или получил дурное предзнаменование от собственных богов. На Бычьем дворе поклоняются всем божествам земли, поэтому танцоры так чтут тот алтарь, что находится на арене напротив их двери. Еще оказалось, что существует множество способов гадания: по песчинкам, галькам, каплям воды, кусочкам слоновой кости, по птицам, как заведено у эллинов, есть даже сауромантия – гадание по ящерицам. Помеченные печатью смерти гибли, их вспоминали недолго, так в пруду быстро гаснет рябь от мелкого камня. И все же среди нас были такие, что искали смерти после первого танца и встречались с ней, но она бежала от них.
Тут ничего нельзя было знать заранее. Жизни на Бычьем дворе остроту придавало одно условие. Говорили, что, если танцор сумеет прожить три года, богиня отпустит его на свободу. Правда, никто не помнил, чтобы хоть один прожил половину этого срока. И все же кто наперед знает свою судьбу? Оставалась надежда, что разразится война, начнется мятеж, что, наконец, пожар погубит дворец и мы сумеем бежать. Иногда по ночам я думал о том, что у Лабиринта нет стен, а моря вокруг Крита пусты; возле него нет островов, жители которых могли бы предупредить о захватчиках.
Суровой была эта дружба, но зависти в ней не было места. Все, что было хорошо одному, годилось и всем. Среди нас не было той ревности, что нередка среди воинов, сказителей или ремесленников. Здесь тебя отдадут быку, если увидят причины для недоверия; но если ты способен внушить доверие, помогут учиться. Прыгуны волей-неволей соревновались и не открывали друг другу секретов своих трюков; но я никогда не слыхал, чтобы они враждовали, разве что из-за любви. Ну а величие наших господ не смущало нас. Первой нашей заботой – как и у тех жертв в древнем загоне – было выжить, ну а уже потом заслужить почести среди своих. Хозяева, любовники и прочие слали танцорам драгоценности, и мы их носили: из тщеславия и любви к роскоши.