Тетрадь первая
Шрифт:
О Боже ты мой, как объяснить, что поэт прежде всего —СТРОЙ ДУШИ!
Аля: винный (от невинный)
затменные фонтаны
Девочка на улице, при виде нас с Алей:
— Мне жалко эту маму! Она стра — ашная!
Ребенок, щурящийся чтобы увидеть собственные глаза.
J’^ote ce baiser. — J’^ote ces claques. [92]
92
Я
(Ариадна Скрябина в детстве)
Март 1921 г. — пробуждение у Али любознательности (март, к<оторо>го в моей жизни никогда не было).
Аля, читающая книгу про птиц и зверей:
— М.! Я ведь птиц люблю, а не органы!
Предисловие к Егорушке:
Житие Егория Храброго мною не вычитано и не выдумано. Оно мне примечталось. Таким и даю.
МЦ.
или, короче:
Егорий Храбрый
— примечтавшееся жити'e —
Волосы — после мытья — звенят.
Аля: — М.! Ее душа не полетит не потому что она грешная, а потому что она грузная. Ее душа — плоть.
Заложенное в тетрадку начало письма к Э<ренбур>гу:
Москва, 7-го нов<ого> марта 1922 г.
Мой дорогой!
Сегодня у меня блаженный день: никуда не ходила, шила тетрадку для Егорушки (безумно-любимая вещь, к которой рвусь уж скоро год) и писала стихи. И теперь, написав С., пишу Вам. — Все счастья сразу! — Как когда слушаешь музыку. (Там — все реки сразу.) Писала стихи Масляница, трепаные как она сама.
Сегодня за моим столом — там, где я сейчас сижу, сидел Чабров. Я смотрела на него сверху: на череп, плечо, пишущую руку — и думала: так я буду стоять над пишущим Э<ренбур>гом и тоже буду думать свое.
Чабров мой приятель: умный, острый, впивающийся в комический бок вещей (особенно мировых катастроф!) прекрасно понимающий стихи, очень причудливый, любящий всегда самое неожиданное — и всегда до страсти! — лучший друг покойного Скрябина.
Захожу к нему обычно после 12 ч. ночи, он как раз топит печку, пьем кофе, взаимоиздеваемся над нашими отъездами (— Ну, как Ваш? — А Ваш — как?) никогда не говорим всерьез, оба до задыхания ненавидим русскую интеллигенцию. Но он — дворянин, умеющий при необходимости жить изнеженной жизнью [93] , а я? кто я? даже не богема.
93
NB! Только и умеющий! (и обращать других в рабство). Его Корсика. 1932 г.
У
94
чего ради? (фр.)
(Письмо не кончено)
Здесь, на этом письме, окончательно кончается моя старая черепаха.
После черепахи была еще тетрадь — черновик Переулочков (а м. б. на листках?) — последней вещи, которую писала в России.
ПОСЛЕДНЯЯ МОСКВА
ЗАМЕТКИ ИЗ АСИНОЙ РАДУЖНОЙ САМОШИВНОЙ ТЕТРАДИ
где поправки Переулочков, начало М'oлодца и берлинские стихи
Про тыи шелковы-рукавчики,
Про Мариночку- -отравщичку
Про того красавчика,
Про Мариночку- -отравщичку.
К С. (глаза)
Мохнатые, махровые…
Скороговорочка, речь окольная
записи о м'oлодце:
Маруся (М'oлодец?)
1) Первая встреча 2) Вторая встреча (Колокольня) 3) Третья встреча (вопрос и угроза) 4) Возмездие (вопрос и угроза) 5) Второе возмездие (вопрос и угроза) 6) Крестовая улица 7) Барин — слуга — пробуждение 8) Жизнь Маруси 9) Пир 10) Херувимская.
Действующие лица: Маруся, мать, брат. — М'oлодец. — Барин. Слуга. (NB! Никого лишнего!)
Светлый стан: Василёк (брат) и барин.
Темный: М'oлодец.
Между: мать, Маруся.
Почему Маруся в первый раз не сознается, что видела, и еще раньше ничего не говорит матери?
Ставлю себя на ее место — и: если скажу (дома) — <фраза не окончена>
В первый раз Маруся ничего не говорит дома из смуты, просто из страху не сознается.
Второй раз — любовь и страх потери его. Он уже искренно просит сознаться (человек перебарывает упыря).
Третий раз — связанность преступлением (уже отправила брата).
Почему она в третий раз не сознается? (Сознание — разлука с ним.) Если сознаешься — избавишься, я из твоей жизни навек пропаду. Признаешься — жива будешь — я пропаду, не признаешься — сама пропадешь. В третий раз он ее умоляет признаться (живи!), она же — не хочу тебя губить. Двойное живи.