Тетрадки под дождём (с илл.)
Шрифт:
— Вы золотой человек, — говорит Олимпиада Васильевна.
— Баловник он у вас, — отвечает ей папа.
Она кричит сыну в ухо:
— Где совесть? Где совесть? Где совесть у человека?!
Он перестаёт строить рожи. Но ненадолго.
— Бессовестный! — кричит Олимпиада Васильевна.
— Они все такие, — говорит папа.
— Все бессовестные, — говорит Олимпиада Васильевна.
Почему, думал я, его учат музыке? Почему меня учат музыке? Почему всех кругом учат музыке? Если никто не хочет? Этого я не мог
— Вот тут вам подарок, — говорит Олимпиада Васильевна.
— Бросьте вы это, — говорит папа.
— Нет, пожалуйста, я вас прошу.
— Я вас тоже прошу, — отвечает папа.
— Нет уж, вы позвольте…
Папа смеётся.
Мама моя говорит:
— Он странный. Вы не обращайте внимания.
— Я-то вижу… — вздыхает Олимпиада Васильевна. Она почему-то всё время вздыхала.
За ней приходил её муж — дядя Гоша.
Миша тотчас же вскакивал и во всю глотку вопил:
— Конец!
Он хотел скорее домой.
Дядя Гоша ходил по комнате.
— Где сейчас моряки? — орал он. — Нет сейчас моряков! Это точно. Это ведь факт!
— Что факт? — спрашивал папа.
— Слушайте дальше. Не перебивайте. Вы знаете голубку «Куин Мери»?
— Не знаю, — говорит папа.
— Так вот, я плавал на этой голубке, на этой старой посудине. Под парусами, нет, на всех парах! Мы неслись, я вам скажу, как черти! Сто восемдесят миль в час! Как вам это кажется! Как это поётся: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, го-го-го» — так, кажется? Чудесная песня! Мда… так вот это было зрелище!
— Как интересно! — говорит мама.
— Я был в Африке, крокодилы так, можно сказать, и лезут, но наш брат, ему карты в руки… ребята с нашей калоши…
— Чего? — спрашивал я.
— Ты помолчи, — говорил он мне. — Так вот, значит, о чём это я? Да! Наш корабль возил опоссумов. Для разных там зоопарков. Вы видели опоссумов? Они вылезали из ящиков, гуляли по палубе, как матросы. Мы кормили их. Вместе с ними резвились… Это милейшие звери!
— Как они выглядят?
— Очень мило, чертовски мило, носик кнопкой, хвостишко — чудесные! А когда я был в Марселе…
— Вы были и там? — удивлялась мама.
— Я был везде! — отвечал дядя Гоша.
— Интересный вы человек! — говорила мама.
Он продолжал задумчиво:
— Я был в Лондоне и в Амстердаме… Забыл, кстати, про опоссумов! Они, черти, жрут шоколад, ха-ха-ха!
Смеялся он долго. Потом вдруг прекращал внезапно. И начинал говорить очень быстро:
— Каир, Стамбул, языки мне даются легко, всем обязан морю, поездки, лианы, магнолии, кактусы… сербский, немецкий, французский…
— Хватит, — просил папа, — дальше не надо.
— Нет, почему же, я не устал.
— Я понял всё, — говорил папа.
— Ну хорошо, — соглашался он. — Дети ваши всегда пусть заходят. Прошу! Им нужны сласти. Конфеты и прочее.
— Спасибо, — говорил папа.
— Счёт, как в банке!
— Спасибо, — говорил папа.
Олимпиада Васильевна не слушала. Она ушла на балкон. Она не слушала дядю Гошу. Ей было неинтересно.
Я смотрю, а папа такой усталый! У него глаза закрываются. Он хочет спать.
Дядя Гоша всё ходит по комнате. Он бьёт по шкафу ладонью:
— Как вы так живёте?
Папа. Как?
Дядя Гоша. Ну, у вас, например, нет шкафа.
Папа. Как нет, а это что?
Дядя Гоша. Вот этот старый ящик?
Папа. А что?
Дядя Гоша. Нет, я вас не пойму, ведь вам карты в руки!
Папа. И я не пойму.
Дядя Гоша. Я никогда не пойму, как так можно жить!
Папа. Как?
Дядя Гоша. Вот так.
Мама. Да, да, да… я ему говорила…
Дядя Гоша. Правда, тут роль играет хозяйка…
Мама. Я виновата?
Дядя Гоша. Я уж не знаю…
Мама. С моим больным сердцем…
Папа. Я вас прошу, прекратите!
Дядя Гоша. Ведь вам карты в руки… Новейший шкаф… я в одном доме видел… Я вам добра желаю. Я от души, так сказать. Мне-то всё равно. Но на вашем бы месте…
Папа. Что на нашем месте?
Дядя Гоша. Я купил бы отличный шкаф.
Папа. Ещё что?
Дядя Гоша. Купил бы отличную люстру. Ведь вам карты в руки!
Папа. Скажи, пожалуйста, почему мне карты в руки? Я совершенно не понял.
Дядя Гоша. Ведь ты музыкант. Так сказать, эстетически — музыкальное движение души. Правильно я говорю? Я, брат, всё понимаю. Я вашего брата знаю. Культурный ты человек или нет? Ведь у тебя есть деньги. Ты тратишь их не туда. Понимаешь? Они не туда идут! Ты подумай, ведь я для тебя, для твоей же пользы, ведь я тебе только добра желаю!
А папа спит. Он уже ничего не слышит. Так и не узнает он этого! Так и будет он тратить их не туда. Так и не купит шкафа мой папа. И люстру тоже не купит. Он спит. И ничего не слышит. А то, что слышал, — забыл. Что же делать. Такой человек мой папа!
Наши гости уходят. Вздыхает Олимпиада Васильевна. А папа спит.
Я иду закрывать за ними дверь. Даю на прощание щелчок Мишке. Он кидается дать мне ответный щелчок. Но поздно. Я быстро захлопнул дверь.
— Красивая женщина, — говорит мама. — А Гоша такой романтичный!
А папа спит.
9. Старик Ливерпуль и папа
Папа курил свою трубку. Дым из трубки шёл вверх, к потолку. Старик Ливерпуль дул на чай и грыз сахар. У него все зубы целые. Мама спрашивает всякий раз: «И как это вы сохранили зубы?»
Он постукивает по зубам ногтями и говорит, что ел крабов, омаров и жёлуди.
Папа мой тоже говорит, что он ел жёлуди.
Мама машет рукой и смеётся. Не верит она в то, что папа ел жёлуди.
— Дорогой Ливерпуль, — говорит мама, — что за чушь?