Тетрис с холостяками
Шрифт:
Очнулась Эллочка в мужских объятиях. Ощущение было такое приятное, что она не стала открывать глаза, боясь спугнуть наваждение, а просто наслаждалась этими руками, охватившими ее, запахом мужского парфюма и дорогих сигарет. Неизвестно, сколько продолжалось Эллочкино блаженство, но закончилось оно резко и как-то приземленно: ее встряхнули.
– Эй, дамочка, ну-ка приходите в себя. Хватит тут симулировать. Ничего страшного с вами не случилось.
Эллочка недовольно открыла глаза: лицо мужчины, несколько секунд назад еще державшего ее в объятиях, а сейчас довольно грубо отстранившего от себя и усадившего рядом, показалось
Через порядочную толпу, где несчастная и.о. редактора газеты «Корпоративная правда» узнавала все больше знакомых лиц – Мальков, Лившиц, Кривцов с жалостью пялились на нее, – к ней протиснулись два крепких и одинаковых с лица мужичка в черных строгих костюмах, подхватили под белы рученьки и ловко загрузили все в тот же черный джип. А выгрузили уже в медсанчасти на территории завода. И так же молча удалились.
– Здесь больно? А здесь? – вяло допытывалась докторша в белом халате, тыкая Эллочку под ребра и выкручивая ей ноги в коленках.
Эллочка, все еще не в силах прийти в себя от позора, так же вяло отнекивалась.
– Ничего страшного, до свадьбы заживет, – резюмировала доктор, и сердце Эллочки мучительно сжалось: там, в толпе, стоял и радостно, как ей показалось, созерцал ее унижение Профсоюзник. Более того: он стоял не один... Под ручку с Драгуновой.
У себя в кабинете Эллочка зашторила окна и разрыдалась.
Когда кажется, что в жизни все плохо, что хуже уже некуда, жизнь обязательно докажет тебе, что это еще были цветочки, и покажет свои ягодки.
Жизнь Эллы Виноградовой была кончена окончательно и бесповоротно. Рыдая, Эллочка написала заявление об уходе. Но выйти из кабинета, показаться всему заводоуправлению униженной и опозоренной, признаться прилюдно в своем полном поражении она не могла. Эллочке мучительно захотелось выскочить в окно и бежать, бежать, бежать куда глаза глядят.
В дверь постучали.
Эллочка, ни минуты не сомневаясь, что это пришла Маринка ее утешать, откликнулась:
– Входи, входи.
Но вошла не Маринка...
– Элла Геннадьевна, – с непроницаемым видом в дверь протиснулся один из двоих одинаковых мужиков в черных костюмах, – Элла Геннадьевна, Сергей Иванович приносит вам свои извинения и готов рассмотреть ваши претензии...
Кто такой Сергей Иванович, Эллочка не знала. И никакие претензии рассматривать с ним не собиралась. Раздавленная физически джипом и морально – позором, она взвыла:
– Оставьте же все наконец меня в покое!
Причем взвыла так яростно, что непрошеный гость вылетел из ее кабинета пулей и, что называется, со свистом. Эллочка в отчаянии схватилась за голову. И неожиданно почувствовала, что сжимает в руках какую-то бумажку. Эллочка воззрилась на нее как баран на новые ворота. Это был больничный лист из медсанчасти, который в последний момент ей всунула в руку докторша, а Эллочка по причине своих душевных терзаний не опознала сразу, как таковой.
– Господи, ты услышал мои молитвы! – воздела руки к потолку сроду не молившаяся Эллочка.
Собралась, заперла кабинет и была такова.
Глава восемнадцатая
О том, что тайм-аут в жизни бывает очень полезен
Итак, с божьей помощью Эллочка получила тайм-аут в виде больничного листа для приведения себя в надлежащую физическую и моральную форму. Сидела дома и носа на улицу не казала. Благо зачастили дожди.
Как ни странно, Эллочкой овладело некое подобие спокойствия. У нее было ощущение, что большим черным джипом ей вышибло из подреберья какой-то жизненно важный орган, ответственный за все человеческие чувства. Эллочка равнодушно признавала, что у нее отсохли все эмоции по поводу Профсоюзника, Данилки и остальных трех с половиной тысяч особей противоположного пола, работавших на заводе. «Любилку отбила», – констатировала в телефонном разговоре Маринка. «А была ли она – эта самая „любилка“?» – грустно подумала Эллочка, но вслух ничего не сказала. Ей не то чтобы полегчало, скорее, стало на все и на всех наплевать.
В своем новом странном состоянии Эллочка взялась наводить порядок в своей квартире. Она методично доставала с полки книжку за книжкой, медленно возила по ней влажной тряпкой, вглядывалась, как будто видела впервые, в оглавление, лениво листала страницы... Ставила на место и тянула следующую. Этой томительной процедуре уже подверглись в виде собрания сочинений Лев Тостой, Достоевский, Тургенев с Буниным. Эллочка взялась за трехтомник Цветаевой.
За этим занятием и застала ее в семь двадцать вечера третьего дня добровольного заточения Маринка.
– Ну ты, мать, даешь! – Маринка с размаху плюхнулась на кухонный стул и закинула ноги на стоящую рядом табуретку.
Эллочка лишь пожала плечами, разглядывая стол с парочкой салатиков из ближайшего супермаркета, копченой курицей и початой бутылкой коньяка из запасов Малькова.
– Ты что, отшила телохранителя Окунева? – сформулировала Маринка свою мысль точнее. – Окунев же совсем перепугался. Он думает, что ты его теперь засудишь. Это же он виноват – понтов вагон и маленькая тележка, гоняет на своем джипе и на дорогу не смотрит. Он думал, сунет тебе пару купюр по-тихому, ты и исчезнешь с его горизонта. А теперь на заводе шухер. Бегает его адвокат. Драгунову посадили всю прессу прочитывать – все боятся, что ты скандал в СМИ раздуешь.
– В каком смысле – Окунев испугался? – удивилась Эллочка, разливая коньяк. – Так это он меня задавил? – наконец дошло до нее. – То-то я думаю, рожа у мужика знакомая была...
– О боже! – всплеснула руками Маринка. – Так ты что – ничего не поняла? Конечно, Окунев. Тебе так несказанно повезло, Элка, ты даже не представляешь, как. Выборы ведь на носу. А он собирается баллотироваться в законодательное собрание. Если ты сейчас устроишь скандал в газетах, то это на его репутации очень плохо отразится. Тебе и карты в руки. Проси у него, что хочешь. Хоть отпуск и поездку на Багамы. Он сейчас на все будет согласен. Выпьем за блестящие перспективы!
Они, чокнувшись, выпили. Эллочка хотела было что-то сказать, но Маринка ее опередила.
– Сейчас мы все придумаем! Проси у него машину, а? Знаешь, как клево на машине. Врубаешь пятую передачу и летишь по трассе. С опущенным стеклом, чтобы ветер...
– И высовываешь гладковыбритые ноги в окно, – вспомнила Эллочка розово-кадиллачный стандарт.
– Какие ноги?!
– Гладковыбритые. Эту ногу я побрила, а эту намазала «фэри».
– Что ты меня с мысли сбиваешь! – обиделась Маринка. – Я ей дело говорю, как Окунева на бабки развести, а она мне какой-то бред несет.