Тётушка Зубная Боль
Шрифт:
— Прикажете рассчитаться?
— Прикажем, — ответил Ганс. И достал десятку. Ему её на Новый год подарил папа. Она лежала, красиво сложенная, в кожаном кошельке, который ему подарил дедушка.
— Вы… вы дяденька? Или тётенька? — вежливо осведомилась Маша.
— Чего-о-о?
— Не обижайтесь, пожалуйста, — ответил Ганс. — Волосы у вас длинные… А
— А разве бывают такие тётки? — искренне удивился дяденька в белой крахмальной куртке. Он даже вытаращил глаза, покачал головой, тряхнул своими женскими, длинными волосами и захохотал громким басом.
ОН… Не она. По выражению лица это сейчас же сделалось видно. Ганс догадался. Всё же он не какой-нибудь обыкновенный мальчик, он — внук дедушки с острова Саарема.
Глава шестая. На выставке
На той же горе, в большом парке, — куда там участок тёти Милэ! — раскинулись павильоны. У входа — стол. У стола — кассирша. Над ней стеклянные буквы: «Выставка».
— А есть у вас что-нибудь сладкое? — спрашивает Маша.
— Как не быть. У нас изобилие сладкого. Но его даже трогать нельзя, ребята. Предупреждаю. Посмотреть — и всё. Павильон номер пять. Не забудете? Не заблудитесь?
На крышке от шоколадной коробки — бабушка. Она держит в руке чулок. В чулке две блестящие спицы. На крышке от другой коробки — дед. Он держит пивную кружку, в кружке пенится пиво. Пена от пива — серебряная. Бабка с дедкой в костюмах всех цветов радуги — красных, жёлтых, сиреневых. Рядом всё те же коробки, только без крышек, а в них конфеты из шоколада. Каждая шоколадина завёрнута в разноцветные бумажки — фантики.
Поглядишь — и поймёшь, что у каждой из шоколадинок своё выражение шоколадного личика. Каждая говорит своим шоколадным голосом. Они умеют, должно быть, по-всякому разговаривать с любой девочкой, любым мальчиком. Им выковали самые разные шоколадные голоса: квадратные, круглые, продолговатые, гладкие и пупырчатые.
«Я самая красивая на земле шоколадка. В самой пёстрой обёртке. И самая вкусная. Не веришь? Съешь! Я самая лучшая на земле шоколадка, завёрнутая в блестященькую бумагу, она зовётся фольгой. В моей фольге и небо и море! Видали? Вот она я».
Витрина, ещё витрина… Халва, пастила, нуга…
Под стёклами — корзиночки и корзины, сплетённые из лыка и жёлтой бумаги в золотых звёздах. Внутри — красивые, жёлто-белые, сливовые помадки. Каждая помадка одета в платье, усыпанное золотыми точками.
Монеты из шоколада. Клад обернутых в золотую и серебряную фольгу шоколадных больших монет!
Ганс и Маша, крепко взявшись за руки, мечутся туда и сюда. Уже в третий раз они обошли комнату, но не знают, у какой бы им витрины остановиться. Над каждой витриной — лампа. Стекло светло-серое, дымчатое: в него как будто бы впаян дым. Застыл — и не шевелится.
— Что это такое? — шёпотом говорит Маша. Она никогда не видела таких ламп.
Недолго думавши, растопырив толстые пальчики, она выдёргивает руку из руки Ганса, пододвигает стул, вскарабкивается на стул… Низковато… Маша становится на носки, тянет руку всё выше, выше и — дотянулась!.. Осторожно и бережно она гладит дымчатое стекло.
Дотронулась до застывшего дыма разок, другой… Стекло! Настоящее. Живое. Прозрачное. Только внутри будто дым…
«Я не сладкое — я стекло!» — тихонько сказала лампа.
«Ещё бы! Я знаю, — ответила Маша. — До сладкого здесь дотрагиваться нельзя».
«Ты так думаешь?» — удивилась лампа. Удивилась. Обиделась. И упала.
Падая, она тихо запела свою короткую песню: кляк-кляк… И сразу рассыпалась. Осколки лежат у Машиных ног. И всё. Маша даже рот раскрыла.
К ребятам сейчас же подошёл молодой человек в белейшем халате, с синей, очень красивой бляхой. На ней написано: № 5.
— Что это значит, дети? В какое вы меня ставите положение? Я — экскурсовод. Что было бы, если б все, кто приходит на выставку, начали разбивать лампы?
Дети молчат. А что скажешь?.. У их ног и на самом деле осколки разбитой лампы.
И вдруг экскурсовод как будто бы даже пожалел Машу. Она была такой маленькой. Он её поднял на руки и сказал:
— Не волнуйся, детка. Ты помнишь свой адрес? Где твои папа и мама? Сейчас мы составим акт, ты пойдёшь домой.
— Дяденька, — наклонившись к самому его уху, очень тихо сказала она, — я не пойду домой… Мне нельзя. Мы ищем тётку Зубную Боль. Вы здесь самый главный? Вы главный, да? Так скажите, пожалуйста, есть здесь тётка Зубная Боль?
— Не понимаю, — ответил экскурсовод. — При чём здесь тётка? Ты гуляла, девочка, с тёткой?
— Нет. Мы, понимаете, дядя, мы ищем… Ищем тётушку Зубную Боль! Она там, где бывает сладкое. Вы её не видали?
— Понятия не имею! Какая такая тётка?
— Мария, молчи! — очень строго приказал Ганс. — А вы сейчас же, сейчас же поставьте её на место!
— Чего ты буйствуешь? — удивился экскурсовод. — Твоя Мария, она, по-моему, не стеклянная! Это вы разбили отличную лампу, а я твою Марию не разобью.
— Всё равно. Она вам не дочь! Сейчас же поставьте её на место!
— Ну и ну! — удивился экскурсовод. И, растерявшись, поставил Машу на пол, рядом с сердитым Гансом.
Пока ребята пререкались с экскурсоводом, их окружила большая толпа.
— В чём дело? Что стряслось? — спрашивали люди один у другого.
— А ничего такого. Эти ребята, они, понимаете ли, разбили вот эту лампу… Вон осколки. Видите? На полу…
Все внимательно и удивлённо рассматривали осколки.
А Ганс между тем схватил Машу за руку и нырнул вместе с ней в толпу.