The Beatles. Антология
Шрифт:
Я побывал лишь на нескольких концертах, лучшим из которых было выступление Эдди Кокрена. Я увидел его пару лет спустя. Ему подыгрывала английская группа. Я хорошо помню Эдди Кокрена: на нем был черный кожаный жилет, черные кожаные брюки и малиновая рубашка. Он начал с песни "What'd I Say" ("Что такого я сказал?"), и, пока открывался занавес, он сидел спиной к зрителям и играл риф. Я следил за его пальцами, чтобы понять, как он играет. Он играл на гитаре "Гретш", той самой, которую всегда держал на фотографиях, с черным звукоснимателем "Гибсон" и тремоло "Бигсби". Это была оранжевая модель "Чет Аткинс 6120", как та, на которой я позднее играл в телешоу Карла Перкинса, с вырезанной на дереве буквой "G". Кокрен был отличным гитаристом — это я запомнил лучше всего. Меня впечатлили не только его песни (потому что он пел уйму отличных вещей, в том числе "Summertime Blues" ("Летний
В промежутке между исполнением двух песен произошел забавный случай. Эдди стоял у микрофона и как раз начал что-то говорить, откидывая руками волосы со лба. Вдруг из зала раздался громкий возглас девушки: "О, Эдди!" — и он невозмутимо ответил в микрофон: "Привет, милая". Я подумал: "Да! Это и есть рок-н-ролл!"
И конечно, Эдди привез с собой великую американскую тайну — необвитую третью струну. Много лет спустя я подружился с Джо Брауном, который гастролировал вместе с Эдди, и узнал о необвитой третьей струне. Когда я слушал ранние записи "Битлз", то вдруг обратил внимание на фрагмент, который я играл на третьей струне. Он звучал как три отдельные ноты. А будь у меня необвитая, более тонкая третья струна, я мог бы сыграть его в один звук. В те дни мне не хватало сообразительности, чтобы решить: "Поставлю-ка я вторую струну вместо третьей, чтобы сыграть эти ноты в один звук". А Эдди Кокрен давно понял это.
Бум скиффла начался, когда я только вступил в подростковый возраст. Лонни Донеган оказал на британские рок-группы гораздо больше влияния, чем ему приписывают. В конце пятидесятых годов он был в буквальном смысле слова единственным гитаристом, которого можно было увидеть. Он пользовался наибольшим успехом и вызывал самый значительный интерес. У него был прекрасный голос и огромный запас энергии, он пел замечательные песни — запоминающиеся мелодии Лидбелли и так далее.
Я любил его, он был моим кумиром. Именно из-за него все обзаводились гитарами и создавали скиффл-группы. Скиффл развился из блюза, но его исполняли способом, доступным и для нас, белых ливерпульцев. Он обходился донельзя дешево: требовалась только стиральная доска, самодельный бас, струны, ручка от метлы и гитара за три фунта и десять шиллингов. Это был легкий путь в мир музыки, потому что множество песен построено всего на двух аккордах, максимум на трех. Существовало множество отличных песен, на которых все упражнялись: "Midnight Special", "Wabash Cannonball" и "Rock Island Line" — сотни действительно неплохих мелодий, уходящих корнями в негритянскую культуру.
Поэтому почти все мы состояли в скиффл-группах, и, хотя большинство этих групп распалось, те из них, которые уцелели, в шестидесятые перешли на рок. Об этих группах ходили легенды. Помню, была группа Эдди Клейтона (в ней некоторое время играл Ринго), которую мы считали неплохой. Немного погодя я собрал скиффл-группу под названием "Бунтари". В нее вошли Артур Келли и мой брат, у которого была гитара — он нашел ее в чьем-то гараже. Нам удалось выступить только один раз, в клубе Британского легиона. Когда мне было тринадцать или четырнадцать лет, я сидел на последней парте и пытался рисовать гитары: большие гитары-виолончели с эфами в форме буквы "f", маленькие, с небольшими прорезями. Я был просто помешан на гитарах. Мне даже хватило смелости самому попытаться сделать гитару. Невежественный человек способен буквально на все. В школе я всего один год изучал столярное дело, неважно разбирался в нем, но кое-что знал. Нас научили самым примитивным вещам: мы могли сделать соединения "ласточкин хвост" или снять фаску. Мне пришлось искать книгу о том, как делают гитары, потому что сам я до этого не мог додуматься.
Я раздобыл трехслойной фанеры. Сначала я нарисовал нужную фигуру, потом вырезал ее (по форме она напоминала гитары Лес Пола, но эфы были в виде буквы "f"). Внутри корпус был пустым, в верхней и нижней деках я сделал квадратные прорези. В них я вставил шпонки, чтобы закрепить верхнюю деку. Затем я вымочил и изогнул боковую деталь, обечайку. Она выглядела грубовато, а в местах склейки виднелись бугры. Но самую большую ошибку я допустил, изготавливая гриф. Он не получился цельным, потому что я не сумел раздобыть достаточно длинный кусок дерева. Поэтому верхнюю часть грифа с колками я сделал отдельно. Выдолбив углубление с обратной стороны обеих частей грифа, я скрепил их алюминиевой пластиной. Всю гитару я покрыл шпаклевкой, купил струнодержатель, подставку, колки, винт и натянул струны. Я прорезал эфы и даже покрыл гитару краской оттенка солнечных лучей. На все это я потратил уйму времени. Но когда я попытался натянуть струны, она развалилась. В досаде я зашвырнул ее в сарай и больше о ней не вспоминал.
"Хофнер-Президент" — первая настоящая гитара, которая у меня появилась. Она имела форму больших супергитар "Гибсон" с f-образными эфами. Я мог сидеть с гитарой часами, пытаясь играть и разбираясь, что к чему. Зачастую я просиживал допоздна. Для меня это была не практика, а, скорее, учеба. Играть мне нравилось по-настоящему. Когда я купил новый комплект струн, я снял все старые, отполировал гитару, вычистил ее, и она стала безукоризненной.
Бог знает когда я купил учебник игры на гитаре, где объяснялось, как брать некоторые аккорды. После знакомства с Полом я показал ему этот учебник. В то время у него еще была труба. Мы изучали и отрабатывали такие аккорды, как С, F и G7. Но в учебнике для аккорда С было показано положение только двух первых пальцев, как и для аккорда F, поэтому позднее мне пришлось переучиваться. Помню, как я сердился: "Почему они сразу не показали аккорд полностью?"
Помню, как я открыл инверсии, когда изучал аккорды возле конца грифа. Внезапно я осознал, как они преобразуются при движении вверх по грифу, — одни и те же аккорды звучали все выше и выше. Разбираться в этом было здорово. А когда я подрос, кто-то подарил мне альбом Чета Аткинса, и я начал разбирать и пробовать мелодии с разными аккордами.
Я никогда не был техничным гитаристом, всегда находился кто-нибудь, кто играл лучше меня. Один парень, Колин Мэнли, который учился вместе со мной и Полом и в конце концов попал в группу "The Remo Four", был из тех, кто умел подражать Чету Аткинсу, когда он играл две мелодии одновременно. Мне никогда не хватало терпения. Только Богу известно, каким образом из меня вообще что-то вышло. В детстве я упражнялся, но не подолгу, я не был уж очень усидчивым.
Моей первой подружкой была сестра Рори Сторма Айрис Колдуэлл — милая девушка, которая подкладывала вату в лифчик. (Наверное, сама она не считала себя моей подружкой. В юности ничего не знаешь наверняка, тебе просто нравится кто-нибудь, тот, кто находится с тобой в одной комнате, и в конце концов ты решаешь для себя, что эта девушка — твоя подружка.) С Рори я познакомился раньше, чем с "Битлз". Мы с Айрис встречались пару раз, шли к ней домой и подолгу сидели там. Подвал дома пытались превратить в кофейню. В пятидесятые годы все помешались на таких заведениях. Рори был спортсменом. Помню, несколько раз, когда я приходил к Айрис, Рори подбегал к двери дома, обливаясь потом и отдуваясь, и смотрел на секундомер — так он тренировался.
По-настоящему Рори звали Алан Колдуэлл, а их отца — Эрни. Это была отличная семья, и все они относились к нам очень дружелюбно. Позднее, когда мы уже вернулись из Гамбурга и много выступали в Ливерпуле и на севере Англии, мы часто бывали в доме у Рори, возвращаясь в город после концертов. Его мать Ви без устали готовила нам чай с тостами.
Эрни был мойщиком окон, а в свободное время подрабатывал привратником в местной больнице "Броуд-Трин". Он часто пел пациентам и вообще был славным малым. Когда мы являлись поздно ночью, он ложился спать, а все подшучивали над ним, но по-доброму. Он был простым, тихим, сдержанным человеком. К тому времени, как он умер, мы уже записали первые пластинки и покинули Ливерпуль. После смерти Эрни я узнал, что Ви и Рори покончили жизнь самоубийством. Позднее Айрис вышла замуж за Шейна Фентона, который стал называть себя Элвином Стардастом.
Однажды мы с Полом решили попутешествовать на попутных машинах. Ни о чем таком в те времена никто и не мечтал. Во-первых, на путников могли напасть еще до того, как они успевали проехать по туннелю Мерси, во-вторых, у всех были автомобили, дорожные пробки стали возникать все чаще. С моими родными я часто ездил на юг, в Девон или Эксмут, поэтому мы с Полом сначала решили отправиться туда.
Денег у нас было немного. Мы ночевали там, куда нас пускали и где кормили завтраком. Как-то мы прибыли в один город, когда уже темнело. Мы спросили у первой же попавшей нам на глаза женщины: "Простите, вы не подскажете, где здесь можно переночевать?" Она сжалилась над нами и ответила: "Моего сына сейчас нет, так что можете переночевать у меня". И она привела нас к себе, а мы избили ее, связали и ограбили! Шутка. Мы переночевали в комнате ее сына, а на следующее утро она приготовила нам завтрак. Она была очень мила. До сих пор не знаю, кем она была, — может, Одиноким рейнджером?