The Beatles. Антология
Шрифт:
Мы переодевались и запихивали грязное белье в чемоданы, когда я услышал стук в окно. Я решил, что это шутит кто-то из наших, и сделал вид, будто ничего не замечаю, но стук повторился. Тогда я вышел на балкон и увидел парня, который с виду напоминал типичного ливерпульца. Прежде чем он открыл рот, я уже понял, откуда он, потому что никто другой не стал бы забираться на восьмой этаж. Этот парень, которого звали Питер, вошел и сказал с ливерпульским акцентом: "Привет". Я поприветствовал его в ответ, а он рассказал, как карабкался по водосточной трубе, перебираясь с балкона на балкон. Я дал ему выпить, поскольку он этого заслуживал, а потом познакомил его с остальными — все были ошеломлены.
Нил Аспиналл: «В толпе, заполонившей улицы, находились люди, которые выкрикивали: „Я из Блэкпула. Когда будете там, передайте привет Биллу“. Но „Битлз“ уже привыкли к скоплениям людей. До Австралии они побывали в Голландии, где толпы собирались на берегах каналов, а также в Штатах».
Джордж: "Мы постоянно фотографировали их — с балконов, через заднее стекло машин в кортеже. Мы были приятно удивлены хорошим к себе отношением и тем, насколько мы здесь популярны. Все повторяли: «Людей собралось больше, чем во время визита королевы». Но ведь ее пластинки не становились хитами.
Когда мы прибыли в Новую Зеландию, она показалась нам похожей на Англию, на Девон, — те же коровы и овцы. Но в те времена мы жаждали событий, а там абсолютно ничего не происходило.
Мы сидели в номере отеля, ели рыбу с чипсами и горошком и смотрели телевизор. И вдруг часов в девять вечера все каналы прекратили работу, после чего мы запустили своими тарелками в телевизор.
Самым громким событием (правда, плачевным), которое произошло при нас в Новой Зеландии, было вот что: в номере барабанщика из "Саунд Инкорпорейтид" девушка пыталась перерезать себе вены, пока он был в пивной. Помню, как запаниковал Дерек, поскольку эта история мгновенно облетела весь мир: "Попытка самоубийства в отеле "Битлз".
Джон: "Это была одна из самых непродолжительных и приятных встреч с поклонниками, какие у нас когда-либо случались. Мы вышли на балкон, помахали толпе, какие-то маори сплясали для нас, и мы ушли. Лорд-мэр был очень любезен, он сказал: «Я не стал бы винить вас, если бы вы не приехали, — здесь подняли столько шума из-за затрат на ваш приезд».
Ринго: "Помню, мы стояли на крыше здания в одном из крупных городов Австралии, а фаны собрались внизу и распевали. Мы пошутили с ними, а один парень, который опирался на костыли, отшвырнул их и закричал: «Я могу ходить, могу ходить!» Что он почувствовал, не знаю, но все выглядело так, будто он исцелился. А потом он рухнул ничком. Просто взял и упал. Может, именно поэтому я и запомнил этот случай.
Каких-то калек постоянно приводили к нам за кулисы, чтобы их коснулся кто-нибудь из битлов, и это выглядело очень странно. Такое случалось и в Великобритании, не только за границей. Попадались и по-настоящему несчастные люди, да поможет им Бог. Иногда детей приносили в корзинах. Мы видели детей, ставших жертвами талидомида, — с уродливым телом, без рук, без ног, с недоразвитыми ступнями.
Беда была в том, что люди приносили этих несчастных и оставляли их в наших гримерных, а сами уходили выпить чаю или еще куда-нибудь. Когда нам становилось невмоготу, мы кричали: "Мэл, калеки!" И эти слова стали условным знаком — даже когда рядом не было изувеченных людей. Если нам надоедал кто-нибудь, кто нам не нравился мы кричали: "Мэл, калеки!" И их выпроваживали".
Пол: "Джон часто изображал на сцене паралитика. У него была привычка надевать на ступню прозрачный пластиковый пакет и перевязывать ее эластичными бинтами. Это не нравилось Брайану — он учился в Королевской академии драматического искусства, знал толк
Мы привыкли считать некоторые слова очень забавными, в подростковом возрасте они вызывали у нас нервный смех: "калека", "заячья губа", "волчья пасть", "изуродованная стопа". Когда появилась гитара "Клаб-40", мы называли ее "club-foot" — "искалеченная стопа". Один из дорожных знаков в Лондоне вызывал у нас приступ смеха — "Переход для инвалидов". Мы воспринимали лишь внешнюю сторону, не задумываясь о сути дела.
Помню, как-то мы с Джоном, послушав альбом Джина Винсента, шли по улице вблизи Пенни-Лейн и встретили женщину со слоновой болезнью. Это было так жутко, что мы рассмеялись. На реакции такого рода строилось множество наших поступков. Они отделяли нас и остальных людей. Это означало, что у нас есть собственный мир. Мир черного юмора и нервного смеха над чужими страданиями. Мы шли по жизни, смеясь над многим".
Джордж: "У Джона была своего рода аллергия на калек. Это было сразу заметно; думаю, он чего-то боялся. Это видно на снятых нами кадрах, там, где камера обращается к Джону, а он притворяется паралитиком. Быть калекой не очень приятно, поэтому Джон всегда смеялся над ними. Думаю, действительность слишком сильно задевала его.
Мы лишь играли рок-н-ролл, а их привозили не только в инвалидных креслах, но иногда и в кислородных палатках. На что они рассчитывали? Не знаю. Думаю, людям, которые опекали калек, хотелось посмотреть концерт, а так пройти на него было проще. Это выглядело примерно так: "Сколько их сегодня, Брайан?" Мы выходили из своей комнаты и, направляясь к сцене, буквально пробивались сквозь целую толпу этих несчастных.
Джону это не нравилось. Спустя некоторое время мы начали называть калеками даже нормальных людей, потому что большинство людей так или иначе искалечено. Какая разница, что изуродовано — разум или ноги! Абсолютно не важно. Как написал Джон: "Единственное, что невозможно скрыть, — то, что ты искалечен в душе". Если посмотреть старые фильмы Джона, прочесть "In His Own Write" и обратить внимание на некоторые намеки в его стихах, можно сделать вывод, что он явно страдал фобией. Как и большинство людей. Это принцип "ничего не прошу, кроме милости Божией".
Джон: "Термин «спастический» мне знаком не по полароидным объективам. С ними я не сталкивался. Когда я использую это слово в разговоре, я не имею в виду его буквальный смысл. Я искренне сочувствую всем этим людям: когда видишь искалеченные существа, это будто конец света, а мы повидали немало таких в поездках (65).
Куда бы мы ни приезжали, несколько мест в зале всегда занимали калеки и люди в инвалидных креслах. Поскольку мы стали знаменитыми, к нам в гримерную все время ломились эпилептики и другие несчастные. И нам полагалось принимать их.
Тебе хочется побыть одному, ты не знаешь, что сказать, а тебе обычно говорят: "У меня есть ваша пластинка". Или, если они не могут говорить, они просто хотят прикоснуться к тебе. С ними обязательно сестра или сиделка. Они подталкивают к тебе калек, будто ты Христос, будто у тебя нимб и ты способен исцелить их.
Так и продолжалось, мы словно ничего не чувствовали. Это было ужасно. Каждый вечер, когда открывался занавес, мы видели в первом ряду не молодежь, а калек. Пока мы шли к сцене, мы тоже повсюду видели их. Казалось, мы постоянно окружены калеками и слепыми. Когда мы проходили по коридорам, они старались дотронуться до нас. Это приводило нас в ужас (70).