The Game. Игра

Барикко Алессандро

Определение того, что такое Паутина (не для нас, а для мира, который не имел ни малейшего понятия о том, что это такое), состоит из ДВАДЦАТИ ОДНОГО СЛОВА. Во всей первой странице нет и двух сотен слов (легкость, сжатость: от поля настольного футбола к двум клавишам «Космических пришельцев»). Зато уже на шестом слове (гипермедиа) цвет шрифта меняется, буквы становятся синими, слово подчеркивается. Если кликнешь по нему, попадешь на другую страницу, тоже весьма краткую. В первой строке восемью словами определяется гипертекст: гипертекст – это текст, который не обязан быть линейным. Фантастика. Текст, освобожденный от оков линейности. Текст в виде паутины, дерева, листа, черта в стуле. Текст, который взрывается в пространстве, а не скользит слева направо, сверху вниз. Пока ты уясняешь себе, что это такое, ты уже сам попадаешь внутрь, движешься вместе с ним: продолжаешь кликать по синим словам, и это придает твоему движению странную траекторию: окольную, нечеткую, с быстрыми переходами, почти замыкающуюся в кольцо, – ощущение, тебе неведомое прежде.

Блуждая таким образом, ощущая никогда ранее не испытанную легкость, ты натыкаешься на фразы, дающие название тому, что ты ощущаешь. Вот прекрасный образец. Нет верха в Паутине. Ты можешь глядеть на нее с разных точек зрения. Цивилизации, которая за долгие века привыкла структурировать мир сверху вниз или решать проблемы, выстраивая их по ранжиру, от самой большой до самой маленькой, этот человек говорил, что Паутина – мир без начала и конца, прежде и после, верха и низа – в него можно войти с любой стороны, и все равно войдешь через главную дверь, причем эта главная дверь не будет единственной. Различаете здесь отражение грандиозной духовной революции? Тут дело не в технике, не в расположении материала: речь идет о ментальной структуре, о движении мысли, работе мозга. Еще одна фраза в ее блистательной лаконичности мне кажется решающей: Гипертексты и гипермедиа – концепты, а не продукты. Сосчитал своих цыплят профессор Бернерс-Ли, понял, что нужно выразить это открытым текстом, в точных терминах: то, что тебе предлагается, – образ мыслей, а не инструмент, который ты купишь и потом используешь, продолжая мыслить как прежде. Это способ движения мысли, и ты волен выбрать его как твой способ движения мысли.

Тому, кто выбирал этот способ, Паутина дарила ощущение, которое ныне осознается как определяющее и, возможно, проводит самую четкую границу между Интернетом и Паутиной. В какой-то степени Интернет, хотя и казался чем-то из области научной фантастики, возвращал нас к схеме скорее традиционного опыта: я нахожусь здесь, загружаю некую информацию или товар на средство перемещения, и они мгновенно доставляются другому человеку, находящемуся в другой части света. Прекрасно, однако, пользуясь телеграфом, при всех его ограничениях, ты переживал примерно такой же опыт. Все изменяется самым решительным образом, когда ты пускаешься странствовать по Паутине. Что бы в действительности ни происходило во внутренней технологии Паутины, у тебя, когда ты бродишь по ней, складывается впечатление, будто это ТЫ движешься, а не предметы; это ты в единый миг можешь очутиться в другой части света, оглядеться, прихватить что понравится, двинуться в другом направлении, взять и там что душа пожелает и вернуться домой к ужину. В самом деле, ведь говорят: отправить письмо по Интернету (я сижу здесь, оно едет), но бродить по Паутине (это я двигаюсь, а мир незыблем). Такая разница значит чрезвычайно много в плане ментальных моделей и самосознания. Вся цифровая революция, как мы уже усвоили, имела целью разбить мир на невесомые, движимые, кочевые фрагменты, но нетрудно понять, насколько высоко подняла Паутина ставки в этой игре: не ограничиваясь дематериализацией предметов, она дематериализовала человека! С технической точки зрения она всего лишь переносит пакеты цифровых данных, но на уровне ощущений, впечатлений это нас она делает невесомыми, движимыми, кочевыми – как те данные, оцифрованными. Стоит выключить компьютер, как мы становимся теми же толстокожими увальнями, что и прежде, но, пребывая в Паутине, мы превращаемся в животных того же дизайна, что и наши цифровые продукты, и охотимся с той же сноровкой.

Все это приводит к последствию, которое может показаться зловещим, но в данный момент я призываю отнестись к нему с должным спокойствием. Странствуя от гипертекста к гипертексту, пользователь в конце концов мог ощутить себя ГИПЕРЧЕЛОВЕКОМ. Не следует думать, будто в этом присутствует некий привкус нацизма или что-то от комикса компании Marvel: не то чтобы ты чувствовал себя земным божеством или супермогучим супергероем. Нет: ты себя чувствуешь гиперчеловеком – ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ НЕ ОБЯЗАН БЫТЬ ЛИНЕЙНЫМ. Быть мысленно пригвожденным к месту. Позволять, чтобы мир диктовал ему образ мыслей и движения ума. Всегда входить через главную дверь.

Новый человек, скажете вы. И вот здесь, именно здесь начинает раскрываться тот факт, что цифровая революция – плод революции духовной. Здесь впервые явственно проступает догадка, что ЧЕЛОВЕК, МЫСЛЯЩИЙ ПО-ДРУГОМУ, стоял у истоков цифровых технологий и что ЧЕЛОВЕК, МЫСЛЯЩИЙ ПО-ДРУГОМУ, явится, скорее всего, итогом процесса.

Переход эпохальной важности.

Попробуем пока принять его за переход невинный: он таким был. В перспективе рисовалось нечто вроде ДОБАВЛЕННОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. Забудем на время о Twitter, Facebook, WhatsApp, даже об искусственном разуме: мы до этого еще доберемся, но пока забудем. В те времена ничего такого не существовало: в те времена рождалось ощущение добавленного человека, больше не обреченного на скованные, неуклюжие, медлительные движения. Представьте себе, что мир внезапно стал текучим и напрочь исчезло трение. Сладостная нега «Космических пришельцев». Вот только тут речь не шла об игре. Тут речь шла о жизни.

От какой смерти убегали они, решив проживать жизнь таким доселе невиданным образом?

ИНОМИР

Паутина не только намекала на появление своего рода НОВОГО ЧЕЛОВЕКА, она к тому же и предоставляла ему его естественную среду обитания. И тут мы подходим к самой сердцевине вопроса.

Чем занималась Паутина, если сказать это такими простыми словами, чтобы даже ребенок понял их? СОЗДАВАЛА ЦИФРОВУЮ КОПИЮ МИРА. Даже не создавала в какой-то элитарной лаборатории, но получала, суммируя бесконечное количество

мелких жестов всех своих пользователей: то был своего рода ИНОМИР, хлынувший мощным потоком, соединив в себе все мелкие ручейки. Если он и мог показаться чуть-чуть искусственным, зато был БЕСКОНЕЧНО БОЛЕЕ ДОСТУПНЫМ. Чтобы войти в него, почти ничего не требовалось: если человек был в состоянии приобрести компьютер, с этого момента и далее перед ним вроде бы не вставало никаких препятствий, ни экономического, ни культурного характера: двигаться в иномире можно было свободно и бесплатно. С ума сойти.

Кроме того, копия мира, изготовленная Паутиной, предлагала такую реальность, которая была куда более smart, чем ежедневно встречаемая нами: можно было путешествовать в любом направлении, передвигаться совершенно свободно, осмыслять полученный опыт согласно бесчисленным критериям, и все это в невероятно быстром темпе. Наоборот, мир первого порядка, подлинная реальность, был замедленным, неуклюжим, полным трения и подчиненным глухим, непрозрачным правилам. Настольный футбол рядом с видеоигрой.

Как бы это ни было рискованно, думаю, что следует продвинуться дальше и признать, что в предлагаемой им ментальной модели иномир Паутины обещал нечто более созвучное нашим способностям, осмелюсь сказать, более ЕСТЕСТВЕННОЕ. Если всмотреться, система ссылок повторяет гениальное устройство механизма, который нам очень хорошо знаком: НАШЕГО УМА. Ему часто приходится работать линейно, но он, возможно, создан не для такого движения. Если отпустить его на свободу, он именно движется, бесконечно кликая по ссылкам, открывая одновременно множество окон, ни к чему конкретному не приходя, поскольку постоянно норовит отклониться к чему-то другому, и сохраняя на каком-нибудь жестком диске память и карту путешествия. Подумайте, как устает ребенок, выполняя задание, решая пример по математике, усваивая страницу учебника, и вы непременно поймете, что, если бы наш мыслительный аппарат не принуждали работать линейно, он бы двигался способом, очень похожим на тот, который предлагает Паутина. В прошлом такой способ движения мысли клеймили как непригодный, неспособный к решению проблем и накоплению знаний; но вот Паутина самим своим существованием утверждала – нет, наоборот: именно двигаясь так, нелинейно, мы решим множество проблем и накопим особенные, но очень значимые знания о мире. И не только утверждала: стоило поддаться искушению и немного побродить по ней, как она это доказывала. Такое не могло оставаться незамеченным: тебя уверяли, что не признающий правил, недисциплинированный, поддающийся наитию придурок, который живет в тебе, ничем не хуже как первооткрыватель, чем офицерик флота, которого школа исторгала из тебя каждое утро. При условии – в этом-то все и дело, – что ты примешь существование других океанов, где реальность дублирована и представлена в другом формате, более приспособленном к нашему уму: по ним ты и должен плавать. По водам инобытия.

В таком своем утопическом проекте – предложить роду человеческому игровое поле, более соответствующее его способностям и инстинктам и более доступное любому, кто захочет играть, – Паутина осуществляла то, к чему уже давно стремились: подобные порывы мы узнаем в процессах, ничего общего не имеющих с информатикой, но нацеленных на тот же результат, что и Паутина, то есть изменить обыкновения мира, но мира подлинного, а не его копии. Я назову четыре, просто чтобы вы поняли: им мы обязаны появлением фантастической Паутины, докомпьютерной, доцифровой. Вот они (данные относятся к Европе, Соединенные Штаты – это особая статья):

– супермаркеты пятидесятых годов,

– телевидение с начала шестидесятых,

– голландский тотальный футбол в семидесятые годы,

– полеты low cost в восьмидесятые.

Нетрудно заметить, что Паутина многому научилась от всех четырех. Было в этих моделях сочетание доступности, свободы, быстроты, порывавшее с царившими на протяжении десятилетий неповоротливыми, медлительными, селективными системами. Мир избавлялся от некоторой скованности, и целые участки опыта (делать покупки, проводить время, получать информацию, играть в футбол, путешествовать) вдруг отрешились от оков, бесполезных и пагубных. Уже и в этих случаях некая потеря качества и даже подлинности имела место: в билетах на самолеты Ryanair даже не указывались места; идя в супермаркет Esselunga, ты можешь не рассчитывать, что продавец спросит, как дела в школе у твоего сына; голландская сборная по футболу ни разу не выиграла и ржавой трубы, а телевидение по сравнению с театром, оперой, даже кинозалом – опыт явно вторичный. Тем не менее ко всему этому неудержимо влекло: открывались новые горизонты, рассыпались в прах ветхие правила, изживали себя глупые запреты, и утверждалось новоявленное равенство. Паутина невольно стала наследницей, продолжила этот идеальный порыв и добилась триумфа, использовав стратегию столь же гениальную, сколь и рискованную: вместо того чтобы пытаться впрямую изменить мир, умудрилась обойти его с тыла, застигнуть врасплох и жестом, имевшим ни с чем не сравнимые последствия, предложила продублировать его, представить в мириадах цифровых страниц, произведя такими образом копию, где возможно летать за две лиры, как на самолетах Ryanair, играть на всех частях поля, как то делал Кройф, приводить всю планету к нам в гостиную, как то удавалось телевидению, и гоняться за товарами по всему миру, толкая тележку Esselunga до последних земных пределов. Ход, конечно же, неотразимый. Шах и мат.

Можно сказать, что, применив хитроумный прием МР3 к живой, добела раскаленной материи опыта, Паутина предложила человечеству сжатую версию мира: переписав творение на языке, более приспособленном к тому, чтобы его прочли живущие, она перевела все сущее в формат, где рушатся стены, ограждавшие жизненный опыт от большинства, делавшие его предметом роскоши. Тем самым она необратимо изменила формат мира, и тут я просто умоляю вас отключить сотовый телефон, слезть с мопеда, забыть на секунду о любимой девушке и сосредоточиться на том, что я скажу. Итак: тем самым она необратимо изменила формат мира.