The Мечты. Бес и ребро

Светлая Марина

– А ты правда хочешь на стриптиз?

– Вообще не хочу, - прилетело ей в ответ. Быстро и уверенно.

– Прямо ни капельки?

– Ни малейшей.

– Даже если танцевать буду я? 

– Лучше танца может быть только ужин! – постановил Малич.

– Это ты меня приглашаешь?

– Это я намекаю, что ужин – забота жены, - рассмеялся Андрей, за что получил тычок кулачком в плечо и Стешины надутые губы. А потом короткий вздох:

– А я пока еще не жена. И я смертельно соскучилась.

– Я тоже скучал, - выдохнул он, сделал глубокий вдох

и прошептал, щекоча дыханием Стешино ухо: - Выбирай день. Но чтобы мы успели сгонять к твоим. Познакомиться и пригласить.

– А можно мы сначала распишемся, а потом пригласим? Иначе придется играть свадьбу. А оно нам надо?

– А нам не надо? – уточнил Андрей и поправил оправу на носу.

– Ну а зачем? Нам же не по двадцать лет.

– Ну вот потому что в двадцать лет у нас вообще никаких свадеб не было, - улыбнулся он.

– Но ты же...

– Расписались и все. Стеш, нам с Томой по семнадцать стукнуло, она беременная, родители в трауре. Какая тут свадьба?

Стефания задумчиво посмотрела на Андрея, и улыбка, тронувшая ее тщательно наведенные губы, была едва заметна. Но он безошибочно узнавал это движение – уголки чуть дернулись вверх и в глазах потеплело. Сейчас Стеше хорошо.

– А ты хочешь? – все еще сдерживаясь, спросила она.

– Небольшую – да.

– Человек на двадцать?

– Пятьдесят.

– Сойдемся на тридцати.

– Заметано. И платье.

– Только не белое, - все-таки рассмеялась Стеша, отчего фиалковые лучики из ее глаз, преодолев сложнейшее препятствие в виде накладных ресниц, вырвались на волю и осветили крошечную гримерную, совершенно преобразив тесное и захламленное помещение. Он невольно залюбовался этим невиданным зрелищем, но для порядка нужно же было что-то возразить. Однако едва раскрыл рот, как ручка двери дернулась, и в ней показалась чья-то мордашка.

– Стефания Яновна, вас ждут, - пропищала мордашка женским голоском, и актриса Адамова подхватилась с диванчика.

– Иду! – отмахнулась она от докучающих работников театра совсем другим тоном, чем разговаривала с Андреем, а когда дверь прикрылась, повернулась к нему: - Ты тоже иди. Отсыпаться. И я не обижусь, если ты проспишь премьеру.

– Не просплю, - усмехнулся Малич, тоже поднявшись и пряча очки в карман. Потом все-таки притянул ее к себе и крепко поцеловал, наплевав, что там будет с гримом. Впрочем, Стеша не особенно-то и барахталась в его руках. Лишь первую секунду. Потом позволила, впустила, сама прижималась к нему все крепче, будто желая стать с ним единым целым, не готовая, не способная его отпустить. И только потом, когда Андрей заставил себя отстраниться, потому что поцелуй грозил перейти в нечто иное, она, с трудом переводя дыхание и глядя на него затуманенными глазами, проговорила грудным голосом, чуть кусая губы:

– На твоем месте я бы все же подумала о стриптизе. На ужин сегодня рассчитывать не приходится, так хоть стриптиз.

– Работай иди, потом разберемся! – расхохотался Андрей и подтолкнул ее к двери. Сам пошел за ней следом, каждую секунду пропуская сквозь себя ее запах, вид, движения – все ее актерство наравне с тем, что составляет ее естество. И думал, что тоже смертельно соскучился. Гораздо сильнее, чем можно сказать словами. И как хорошо, что все наладилось. И как хорошо, что впереди у них так много разного, о чем он раньше и не думал мечтать, ошибочно полагая свою жизнь подошедшей к тому рубежу, за которым ничего нового быть не может.

А сегодня вот, пожалуйста, у Стеши премьера.

У Стеши тысяча дел, которые на нее не свалились бы, если бы не счастливый случай, произошедший в июне этого года, когда она подмяла бампер одному японцу.

Она порхала по сцене во время прогона, терпеливо примеряла платья, одно за другим, под недобрым взглядом Махалиной, ждала, пока на ней подгонят последние швы, умывалась и приводила себя в порядок, потом глушила кофе с Велигодским, предложившим ей сгонять пообедать в кафе возле театра. Туда же подвалил и Аркаша Жильцов, нервный, злой, с дергающимся глазом. Каким всегда бывал в дни, подобные текущему.

– Может, кофейку? – рассмеялась Стеша, наблюдая, как он в который уж раз за обед уронил вилку.

– Да ему если б с коньячком кофейку, - поддел Артур, - тогда б толк был. А так – перевод продукта.

– Идите оба нафиг, - отмахнулся Аркаша. – Куда мне его сейчас?

– Декорации установлены, костюмы готовы, свет настроили, актеры трезвы. Чего тебе надо? – улыбнулась она. – Я даже текст помню хорошо, не подкопаешься.

– Ага, под тебя копнуть – самому без головы остаться. Отберешь лопату и огреешь по шее.

– А ты не пробуй. Ты получай удовольствие от процесса. Может, все-таки тяпнешь за премьеру? К вечеру рассосется.

– Змея ты, - пробурчал Жильцов. – Искусительница. Вечером напьемся. Юхимович бронировал диванчики в Айя-Напе, чтоб гулянку устроить, обмыть это дело.

– Это без меня, - важно сообщила Стеша. – Я сразу домой.

– Как это домой? – спросили хором оба ее... пожалуй, что друга.

– Обыкновенно домой. К мужу, - легко ответила Стефания, наблюдая, как у мужиков напротив вытянулись лица. – Что? Он у меня ЗОЖник! Приходится подстраиваться.

– Не веган, не? – зачем-то уточнил Артур.

– Не, не до такой степени.

На этом Стефания завершила свою трапезу, сделала Жильцову и Велигодскому ручкой и свалила на набережную, где еще двадцать минут релаксировала, глядя на волны. И думала, что теперь может смотреть на них бесконечно. И бог его знает, это потому что она полюбила человека, который любит море, или потому что полюбила море сама. Или потому, что теперь, как никогда раньше, чувствует себя свободной любить.

А потом все началось сначала. Костюмы. Парик. Грим. Шум закулисья. Круговерть дня премьеры. Дерганый Аркаша, хохмящий дирижер. Юхимович, готовящийся встречать спонсоров и столичных деятелей и по этому поводу едва ли не выстилающий красную дорожку. А еще Махалина, ушившая к вечеру платье так туго, что сложно вздохнуть, а косточки, которые держат форму, впиваются в кожу на ребрах.