The Мечты. Бес и ребро
Шрифт:
– Я тебя тоже, милый, - в тон ему рассмеялась Стефания и пробежала пальцами по его плечу. – Хоть ты на меня и забиваешь.
– Ну ты точно оборзела! – рыкнул он, но уже скорее для проформы, авансом. – С кого бы ты еще столько имела.
– А забо-о-ота? – нежно протянула она. – Вот о своей семье ты заботишься! Вряд ли твоя жена решает вопросы с разбитыми машинками. А мой бедный, бедный, - «клоп» - раздалось в ее голове, и Стефания украдкой ею тряхнула, - автомобильчик с двух сторон подмят, и этот придурок еще... весь мозг вынес... не хочет идти на мировую, а я ждать не могу! Я безлошадная! Ну ты же мог бы все это как-то решить, Олеж!
–
Нет, Стеша была не маленькая. Годочков по паспорту даже больше, чем ей самой бы хотелось. Но несмотря на все доводы рассудка, который говорил ей, что сейчас лучше бы промолчать, она едва слышно фыркнула, шлепнула Олега по ладони и соскользнула с его колен на диван.
– А что ты там чесал, что с женой разводишься? – ехидно поинтересовалась она. – Или тоже недосуг?
– Развожусь, - уверенно подтвердил он и развернулся на стуле всем телом к Стефании. – Но сначала надо с финансами разобраться. Ты ж небось в шалаше жить не мечтаешь?
– Мне с тобой везде рай, - заверила она и тут же выдала следующую полную безумной отваги идею: - Тогда поехали со мной в Приморский в пятницу.
Панкратов даже крякнул от мнимого восторга.
– Я похож на фаната-малолетку, чтобы таскаться с тобой по всем окрестным соплемойкам?
– Да разве я тебя прошу на спектакль приходить? Мне доехать на чем-то надо! – развела она руками. – Моя крошка в ремонте, когда починят – теперь большой вопрос. А так мы могли бы побыть вдвоем и подальше от города... Нет, не хочешь – не надо, поеду с Артурчиком. Малыш давно-о-о напрашивается.
– Твой Артурчик – идиот.
– Мой Артурчик – рыцарь, - возразила она. – В отличие от некоторых. А там, как знать... он жутко милый. И мы с ним вчера изнасилование Бланш репетировали, он меня прямо поразил своим... неистовством.
– Ладно, - отмахнулся Панкратов. – Машину пришлю с водителем.
– Уже лучше! Кстати, ночуем мы там, спектакль поздно закончится, потому приеду только в субботу. Так что, можешь уделить время жене, - в очередной раз съехидничала она, и в этот момент в дверь позвонили: - А вот и завтрак!
– Я б мамонта сейчас сожрал, - расхохотался Панкратов, проигнорировав ее замечание о жене. Как бы ни желал он с той развестись, и что бы ни говорил обеим своим женщинам, а просто так этого не сделаешь. Слишком запутано все в главном. Деньги! Все его активы за долгие годы банкирства, естественно, были распределены по всем членам семьи. И жена это знает, потому и чувствует свою неуязвимость. Кроме того, еще большой вопрос, какие бумаги или факты ее драгоценный папаша мог оставить любимой дочурке в качестве наследства. В общем, некогда ему, банкиру Панкратову, по побережью разъезжать, ему думу крепкую думать надо! Ну и Стешку трахать, чтобы мозг ясным оставался.
Стешка, между тем, открыла дверь работнику службы доставки, приняла у него пакет, расплатилась, отчаянно борясь с раздражением и досадой на то, что, скорее всего, после завтрака Олег пойдет на второй заход, только теперь, наверное, уже в кровати. У нее в полдень – салон, надо кончики волос подрезать и маникюр привести в порядок. А она без машины и так ни черта не успевает. Даже день свой распланировать не может!
Глянув на часы и прикинув, сколько времени уйдет на завтрак, секс и обязательный последующий душ (иначе потом до вечера будет пахнуть Панкратовым), Стефания решила, что если слегка поднапрячься и расщедриться на минет, то, возможно, она еще и успеет. После чего, нацепив на лицо радостную улыбку, впорхнула в кухню.
– Мамонта не было, но чем богаты. Еще кофе варить?
– Потом, - велел Панкратов и принялся энергично орудовать ножом и вилкой.
Но «потом» ему варили кофе в другом месте и другие люди. Ровно через десять с половиной минут с начала поглощения немамонта в кармане банкирского пиджака раздалась трель входящего звонка, а еще через минуту сам банкир спешно мчался по подъезду в направлении лифта.
А девочка Стешка внутри известной некогда столичной актрисы Стефании Адамовой, едва закрыла за ним входную дверь, сделала характерный жест рукой и выкрикнула свое победное: «Йес-с-с!» Салон не отменялся! И теперь до самой пятницы можно заниматься вообще чем хочется, не считая поездок в театр на репетиции, потому как краем уха Стефания услышала доносившееся уже из подъезда банкирское: «Да, завтра вылетаю, вернусь к выходным».
Ее он поставить в известность, конечно, не удосужился, но, в сущности, ей какое дело?
– Оковы тяжкие падут. Темницы рухнут – и свобода вас примет радостно у входа! – провозгласила она собственному отражению в зеркале, отправляясь в душ. Час-полтора Стеша определенно сэкономила. Не говоря уже о последующих днях, когда наличие в ее жизни мужчины будет ограничиваться разве что телефонными звонками. Главное, машину на пятницу пообещал! А в остальном – какой с него спрос? Наверняка за сегодняшнюю вспышку уже к вечеру ее ждет очередной презент, которые он присылать не забывал, в отличие от действительно важного.
Все бы можно было терпеть.
Действительно – все.
Панкратов был незлой и нежадный.
И она даже к нему привыкла.
Если бы только не дурацкое ощущение, что хоть с ним, хоть без него – она все равно одна, сама по себе. И в действительности никого не терпела в своем добровольном одиночестве.
Когда Стефания прикатилась в Солнечногорск и ее взяли в театр, она еще не думала, что ей предстоит и здесь окунуться в мир так называемой элиты. Это отличалось, конечно, от того, к чему она привыкла в столице, но функционировало по тем же правилам, только доведенным до какой-то карикатуры. Как отражение в кривом зеркале.
Жена Панкратова покровительствовала местному театру и бедного Олега тягала на все премьеры. После «Романтического уик-энда», Стефания там играла свою первую в этой опале главную роль, состоялся банкет, на котором Олег ее и заметил. И плевать ему было на то, что на руке у него висела его собственная, родная баба. На следующий день бог весть откуда он разузнал ее номер (хотя и так ясно, Юхимович посодействовал), и понеслось.
Влюбленности с ней не случилось, но льстило. Особенно в свете проблем, свалившихся на ее голову. А там перечислять до бесконечности, но можно выделить главную: почти полное безденежье после увольнения из театра Брехта. Нет, кое-что у нее все-таки было. Некоторые сбережения, которые она предпочитала не тратить, держать на совсем уж черный день в полной уверенности, что тот еще не наступил, что могло быть хуже. Сеансы самовнушения! Но жить в одной квартире с братом, его женой и двумя детьми, как оговаривалось «первое время», – ей надоело довольно быстро.