The Мечты. Весна по соседству
Шрифт:
Именно потому и нарушил все правила конспирации, коим они с Кларочкой жесточайше следовали, и на ее зычный голос вылетел из квартиры на первом этаже, наспех накинув куртку на майку и в Бухановых тапках.
– Что? – выкрикнул он густым, как рев трубы, басом. – Кто?
– Эти профурсетки, - рьяно ткнув пальцем в сторону соседки и представительницы коммунальной службы, заявила Клара, - собрались котов усыплять! Это ж додумались, а!
– Вам что? – прорычал Филиппыч, спускаясь с крыльца и угрожающе надвигаясь на женщин. – Жить надоело, что ли?
– Э-э-э! Вы полегче! – отозвалась Раиса Антоновна. – Ничего мы вашей жене
– Какой жене? – возмутилась Чернышева. – Да спит она с ним, когда мужа дома нет! Не слушайте его, Раиса Антоновна! От котов надо избавляться!
– Я сейчас от тебя избавлюсь, поняла?! А ну обе вон пошли! Чтоб я вас тут не видел!
– Ну это надо же! Нас с нашего же двора гонят! – охнула Надька. – Вот я все Бухану скажу!
– Ты за своим рыльцем лучше последи, - зашлась смехом Клара. – Думаешь, мне рассказать нечего?
– Ты это на что это намекаешь? – охнула Чернышева, хватаясь за сердце. – В отличие от некоторых, я в дом кого попало не таскаю!
– Сгинь, я сказал! – громыхнул «кто попало», подавшись к тупым бабам, посмевшим обидеть его Кларочку. – И котов не трожь!
– Если нам поступит сигнал, будем разбираться! – отрезала Раиса Антоновна.
– Никакого сигнала не поступит. Разве только тот, что на три буквы! – продолжал бушевать Филиппыч.
– S.O.S.? – уточнила коммунальщица.
– Ху... же!
– Да как вы смеете! – пошли пятнами обе честные женщины. – Кларка, уйми своего... палковводца!
– Да я тебя!.. – заорал Филиппыч, уже реально сорвавшись с цепи и рванув к дамам, которые бросились врассыпную не хуже кошек.
– Евгений Филиппыч! – раздалось не так громко, но значительно авторитетнее, в лучших традициях славноизвестной госпожи Хоботовой.
И его реакцию просто надо было видеть!
Прораб моментально изменился в лице, куда только делась вся свирепость! Замер в броске, будто зависнув в воздухе, а после изменил траекторию своего движения и повернулся к милой его сердцу Кларочке.
– Да, Клара Аристарховна? – мягко спросил он, как если бы бросился выполнять команду «К ноге!»
– Иди домой и ставь греть борщ, - отозвалась ласково Кларка и зыркнула на Чернышеву: - А ты, Надька, учти. Доцентик, конечно, не «кто попало», да только Макаровна его в зятья себе приметила, и ваши с ним «чаепития» не понравятся ой как многим!
– Она себе в зятья нового соседа приметила, потому совершенно не понимаю, о чем ты говоришь! – хмыкнула Надька, за рукав уволакивая Раису Антоновну на свое крыльцо. – А чай пить с кем хочется никому не возбраняется!
– Борщ жрать тоже! Так что брысь отсюда! – напоследок рявкнул Филиппыч, и обе дамы торопливо скрылись в подъезде. А он сам повернулся к Кларе и уныло спросил: - И не надоела тебе такая жизнь, Кларочка?
– Бухан без меня совсем загнется, - вздохнула в ответ его сердечная боль.
– Дык я тоже загнусь... Я ж тебя насовсем хочу, навсегда, а выходит, что эти кошелки правы. Живем с тобой как попало... людям в глаза стыдно смотреть.
– Люди пусть за собой следят! – вспыхнула героиня Тихоновского романа, но тут же снова заворковала: - Идем обедать. Еще пироги будут – я тесто ставила. Что-нибудь придумается…
– Придумается, - мрачно кивнул Филиппыч. – Вот бы его цирроз доконал, тогда бы сразу придумалось...
И с этими словами поплелся домой. В смысле – к Бухановым домой.
– Филиппыч! – кинулась за ним Клара. – Не вздумай! Он же как ребенок! Женя!.. Не вздумай ничего, слышишь…
Тихонов слышал. Кроме него Кларины причитания слышала вездесущая мадам Пищик и бесчисленное кошачье братство, довольно начищающее мордочки после еды.
А весьма в скором времени о приключениях Евгения Филипповича услыхали и у него на работе, причем самым скандальным образом, когда в один распрекрасный (в кавычках) солнечный день, наполненный весенней не по календарю, а по причине южного климата капелью и пением птичек во всех пригодных для этого занятия местах, по юридическому адресу строительного предприятия, принадлежавшего «MODELITCorporation», пришла бумага, в которой значилось, что на гражданина Тихонова Е.Ф. заведено целое дело по статье угроз убийством или причинением тяжкого вреда здоровью гражданке Ковтонюк Раисе Антоновне, когда она находилась при исполнении служебных обязанностей на территории архитектурного памятника. Точнее сказать, кроме указания статьи и запроса личного дела, там более ничего не значилось, но остальное разузнали довольно быстро – городок-то маленький.
Шуму было!
Новенькая главная кадровичка (именовавшаяся директором по персоналу) чуть в обморок не грохнулась. Сорока нет. Вся из себя звезда. Энергичная. Дурная. И понятия не имевшая, что Филиппыч – лицо неприкосновенное, поскольку обласкано высшей властью, можно даже сказать – самой наивысшей. Генеральным директором и владельцем контрольного пакета акций вышеуказанной корпорации. Поэтому по собственному незнанию и некоторому скудоумию (ну не додумалась поинтересоваться!) эта перепуганная особа, вопившая на весь отдел, что не позволит, чтобы на предприятии работали уголовники, не придумала ничего лучше, чем уволить бедолагу Филиппыча задним числом.
И вот тут-то попала впросак, поскольку после истории с так и не воплотившимся музеем в башне Гунинского особняка, гендир Роман Романович велел все, что связано с отреставрированным объектом, независимо от ценности информации, передавать ему лично. Контролировал. Держал на карандаше. Тосковал себе втихомолку, как считала его смышленая секретарша, которой он так и не позволил себя утешить. И ослушаться его, даже чтобы притупить душевную боль любимого начальника, она не смела. Потому едва прослышала о судьбе Филиппыча от теток в бухгалтерии, шумно обсуждавших расчет задним числом, тут же рванула к кадровичке за бумагами, после чего водрузила все это безобразие перед Моджеевским и провозгласила:
– Наш Филиппыч в Гунинском особняке тетке из ЖЭКа морду набил!
– Как это морду набил? – опешил вот уж вторую неделю невменяемый начальник и даже снял очки, явив миру совершенно безжизненные глаза, державшиеся открытыми только за счет галлонов выпитого кофе, будто бы он, в самом деле, решил посадить себе сердце. Но тут смекалистая Алёна быстро сообразила, что так дело не пойдет, и вместо эспрессо бодяжила ему американо, щедро разбавляя густую жижу водой, а то и вовсе – молока туда подливала и подсыпала сахар. Поначалу боялась страшно. Прямо до смерти. Но когда в первый раз принесла ему сладкий и слабый кофе с молоком, в его холодных и теперь всегда уставших глазах неожиданно потеплело, и он выпил принесенное, не сказав ни слова. Откуда ей было знать, что в этот самый момент господин Моджеевский вспоминал, что сладкий и с молоком любит Женя.