The Psychopatic Left
Шрифт:
Так как к госпоже Вебстер в 1920-е годы прислушивались многие люди на важных постах, такие как Уинстон Черчилль и Лорд Китченер, в качестве эксперта по подрывной деятельности и революции, и она прочитала серию лекций для британской Секретной службы, она также признала значение психологических факторов в социальных переворотах. В своей серии о ведущих фигурах Французской революции, изданной в газете герцога Нортумберлендского «Патриот», Вебстер, вспоминая исследования Нордау, написала следующее:
«Но должен быть учтен еще один очень важный фактор в изучении всех революционных типов, фактор физической или психической ненормальности. Условие может быть только мимолетным; многие молодые люди проходят через период революционной лихорадки и впоследствии успокаиваются, чтобы стать полезными членами общества. Но хронический революционер обычно будет демонстрировать некоторые особенности ума или тела. В особенности это было так среди лидеров Французской революции... «Сероватая бледность» Сен-Жюста... была описана современником как характеризующая большинство революционеров
В то время как намек Вебстер на очевидные широко распространенные заболевания печени революционеров, как могло бы показаться, вышел из моды, ее комментарий справедлив. Более определенно, заболевание печени может быть признаком психологической физиологической дисфункции. Психологические, и определенно неврологические, отклонения были заметны у Ленина, например.
Из класса «недочеловеков», кто, тем не менее, поднялся до вершины якобинского режима, «класс бандитов» можно «найти в каждой революции». Они - социопаты, которые заполняют ряды большевистской ЧК и НКВД и их якобинского эквивалента во время «Господства террора». Вебстер пишет: «Многие люди, которые пришли к власти в Первой Французской революции, были просто обычными преступниками». Из нескольких примеров революционных светил, приведенных Вебстер, Жан Луи Карра, редактор Annales Patriotiques, «был виновен в ограблении вдовы и два года просидел в тюрьме за кражу со взломом». Как мы увидим в отношении Новых левых нашего собственного времени, обычные преступники, такие как Андреас Баадер, приняли революционные теории как дополнительное измерение к своей социопатии.
История Французской революции Ипполита А. Тэна, который, как и Вебстер, привлекал документы того времени, также поучительна относительно патологического характера и якобинских лидеров и их последователей. Весьма примечательно, что портовый город Марсель, который стянул к себе всех подонков средиземноморских портов, был одним из первых, который сдался толпе. Тэн описал характер управляемой якобинцами толпы, который точно соответствует изображению Стоддардом «восстания недочеловеков»:
Их основной город, насчитывавший 120 000 душ, в котором коммерческие и морские риски стимулировали изобретательный и предприимчивый дух; в котором перспектива внезапно приобретенных состояний, израсходованных на чувственные удовольствия постоянно подрывает всю стабильность характера; в котором политика, как и спекуляция, является лотереей, предлагающей свои призы смелости; помимо всего этого, вольный порт и место встречи для не знающих законов кочевников, людей без репутации, без постоянного ремесла, негодяев, и подлецов, кто, как оторванные от корней распадающиеся морские водоросли, дрейфует от побережья до побережья по всей окружности Средиземного моря; настоящая сточная канава, заполненная мутью двадцати коррумпированных и полуварварских цивилизаций, где пена преступной касты из тюрем Генуи, Пьемонта, Сицилии, действительно, всей Италии, Испании, Архипелага, и Берберии, накапливается и ферментируется. Неудивительно, что, в такое время господство толпы должно было быть установлено там быстрее, чем в другом месте. ~ После многих взрывов, это господство началось 17 августа 1790 года, с удаления М. Лието, своего рода буржуа, умеренного Лафайета, который командует Национальной гвардией. Вокруг него сплачивается большинство населения, все мужчины, «честные или нет, но те, кому есть что терять». После того, как его сняли с должности, затем объявили вне закона, затем посадили в тюрьму, они подчиняются, и Марсель принадлежит низшему классу, 40 000 беднякам и жуликам во главе с[Якобинским] клубом».
Официальное сообщение о населении Марселя подтверждает представления антиякобинских историков, включая их утверждения, что толпе платили. Автор отмечает, что эта толпа состояла из людей, отчужденных от любых корней, лишенных привязанности к стране, семье или ремеслу. Здесь те же самые типы характера, которые заполняют ряды и Старых левых и Новых левых до сегодняшнего дня. Этот чиновник писал:
«Очень много чужаков из Франции и Италии привлечены туда жаждой выгоды, любовью к удовольствию, желанием найти работу, желанием сбежать от последствий плохого поведения. Люди обоих полов и всякого возраста, без связей со страной или родней, без профессии, без собственных взглядов, под давлением ежедневных потребностей, которые умножены привычкой к распущенности, стремясь потворствовать им без слишком больших усилий, находившие прежде средства для этого в многообразном ручном труде в торговле, утраченной во время Революции и, впоследствии, испуганные правящей партии, приученной, к сожалению, тогда к получению платы за участие в политической борьбе, и теперь оказавшись зависимыми от почти бесплатной раздачи продовольствия, чтобы торговать мелкими изделиями, низкооплачиваемой работы, шансы на которую редко удается найти - короче, вынуждены переходить к жульничеству. Наблюдатель находит их в такой пропорции в населении Марселя, заметного больше всего, нетерпеливо стремящихся получить прибыль любым путем, легко выигранного, активного из-за своих потребностей, скапливаясь всюду, и кажутся очень многочисленным... Государственные служащие и начальники окружной полиции все еще принадлежат, по большей части, к тому классу людей, которых Революция приучила жить без работы, заставив тех, кто разделял свои принципы с получателями национальной пользы, получать доходы от азартных игр и борделей. Эти специальные уполномоченные заранее предупреждают своих протеже, даже разбойников, когда против них должны быть проведены аресты».
Преступность, высвобожденная Революцией, отмечена в официальных документах, показывающих, что самые низкие элементы населения накинулись на обычный рабочий народ. Не было никакого чувства «братства» между «равными гражданами». Простой народ страдал в руках сорвавшихся с цепи социопатов, в то время как посредственные адвокаты и журналисты, которые теперь управляли Францией, благополучно устроились на вершине кучи, и опасность их жизням угрожала только тогда, когда они сами начинали бороться друг с другом.
«20 марта приблизительно сорок бандитов, назвавшихся патриотами и друзьями конституции, вынуждают честных и достойных, но очень бедных граждан в девяти или десяти домах Капель-Викамп отдать им деньги, как правило, по пять франков с каждого человека, и иногда по десять, двадцать, и сорок франков. Другие врываются или грабят шато в Руске, Роде, Марколе и Витраке и забирают с собой муниципальных чиновников... Национальная гвардия Буассе, объедаясь и выпивая без ограничений, вошла в шато и вела себя в самой зверской манере; они забирали с собой все, что попадалось на их пути, часы, зеркала, двери, туалеты, и, наконец, документы. Они даже отослали сорок человек в одну патриотическую деревню поблизости. Они вынудили обитателей каждого дома дать им деньги, и тем, кто отказался, угрожали смертью. Помимо этого национальная гвардия Буассе забрала мебель из шато...»
В монастыре кармелиток, на улице Вожирар, до двухсот священников были заключены в тюрьму. Здесь собралась пьяная толпа и из пистолетов и саблями убили беззащитных священников. Архиепископу Арльскому почти раскололи лицо надвое, поскольку он предложил свою жизнь в надежде на успокоение жажды крови и сохранение жизни других священников. Смерть старика только еще больше взволновала толпу, и они стреляли в священников, становящихся на колени в молитве в часовне. Другая такая резня была осуществлена против священников, заключенных в тюрьму в Аббе в Париже. Однако, среди «народа» было больше жертв, чем среди аристократов и духовенства. Революционные лидеры стремились «ампутировать» Францию, и радикально уменьшить ее население, что напоминает о Пол Поте.
В провинции Вандея была предпринята политика массового истребления, чтобы ликвидировать народ, который оставался верным королю и церкви.
Неста Вебстер отметила любопытное преобразование Франции в течение этой эры, которое показывает, что Революция была победой «недочеловеков» и возвращением к атавистическому на руинах цивилизации. Она писала, что посредственные адвокаты, такие как Робеспьер, которые теперь держали власть, дали волю своей неудовлетворенности за годы личных неудач, пытаясь устранить талантливое и интеллектуальное. Все те, кто посвятил себя науке, стали мишенями. «Война с образованием была перенесена даже на сокровища науки, искусства и литературы». Одно революционное светило предложило убить коллекцию редких животных в Музее Естествознания. Широко распространенным представлением революционеров было сжечь все библиотеки и сохранить только книги, имеющие отношение к Революции и к закону. Тысячи книг и ценных картин были украдены или уничтожены. «Не только образование, но и вежливость во всех формах должна была быть разрушена». Стало необходимым принять «грубую и невоспитанную манеру» и представлять «некультурный внешний вид». «Тонкое самообладание, руки без признаков ручного труда, хорошо причесанные волосы, чистые и приличные предметы одежды расценивались с подозрением - чтобы сохранить голову, было желательно быть неопрятным». Советовали взъерошить волосы, отрастить толстые бакенбарды, испачкать руки...» «Одним словом, это была война не только с благородством, с богатством, с промышленностью, с искусством, с интеллектом; это была война с цивилизацией». Сегодня можно было бы заметить, что культ грязного и неопрятного стал общим аспектом общества.
4. «Политика зависти»
Следует тщательно отличать тех, кто действует для действительно необходимых реформ, даже радикальной природы, от тех, кто стремится к революции ради полностью разрушительных целей, хотя и за масками «равенства» и «свободы» - согласно своим социопатическим характерам. Например, этот автор утверждает, что международная система долговых финансов и торговли нуждается в радикальном преобразовании. Такое радикальное изменение служило бы творческим, созидательным, а не разрушительным целям, и подчинило бы роль богатства, всепроникающей этики денег, более высокому человеческому предназначению, например, целям культуры. Такое изменение поощрило бы частное предпринимательство и право на частную собственность, а не разрушило бы их в большевистской манере, и позволило бы сократить наносящие вред налоги, панацею социалистов для того, чтобы «ограбить богатых, чтобы [якобы] дать бедным». Это причина того, почему великие фигуры культуры двадцатого века, такие как Эзра Паунд, Хилэр Беллок, Г. К. Честертон, и др. выступали за альтернативы и марксизму и долговым финансам, такие как социальный кредит и дистрибутизм. Такие реформы, конечно, не требуют разрушения семьи и религии, главных целей Старых левых и Новых левых. Определенно существовали и другие, даже поддержанные левыми, варианты социализма, которые были предназначены, чтобы быть творческими и духовными, в противоположность марксизму, который является разрушительным и материалистичным. Среди этих эстетических социалистов были Оскар Уайльд и Уильям Моррис, который объединил социальную реформу с Движением искусств и ремесел, и социалист и литературный покровитель А. Р. Орейдж.