Тиара. Кимчхи из айдолов
Шрифт:
В нашем обществе ещё много условностей и заморочек непонятных для многих иностранцев. Например, младшие не могут прервать телефонный разговор первыми. Сын с отцом выпить могут, а покурить нет. Курение младшего в присутствии старшего считается непочтительным. Младшие не могут начать есть первыми. Пить напрямую, глядя в лицо старшему, запрещено. Нужно чуть отвернуться и прикрыть ладонью процесс питья. Младшие, чокаясь со старшими, второй рукой поддерживают свою рюмку, показывая уважение к старшему. Нельзя принимать и передавать старшему что-то одной рукой. Это всё равно, что бросить ему в лицо что-то. Также, если берёшь вещь от старшего одной рукой, то это плевок в его лицо, особенно
А старшим может быть почти твой ровесник, умудрившийся появиться на свет на год раньше, как Ма Хери со мной. Но, после помолвки наши статусы меняются. Раньше она была нуна, которая помыкала мной вкривь и вкось, а теперь она невеста, почти жена, которая «да убоится мужа своего»…
Все приглашённые на мамин праздник пялятся на нас в предвкушении предложения. Моя кузина после знакомства с моей невестой задала бестактный вопрос:
— Говорят вы живёте вместе? И как родители такое допустили?
Отвечаю ей той же шпилькой:
— Ты вот хранила верность бывшему мужу, а он от тебя убежал к твоей подруге. Как же твои родители такое допустили?
Родственница фыркнула и отошла, скривив недовольную мину.
Как только приехала выздоравливающая мама Ма Хери, которая уже хорошо себя чувствовала после операции, то бабушка вышла в центр зала и пригласила нас с родителями. Я начал:
— Бабушка, мама, отец! Я хочу жениться! Прошу…
Но, тут бабушка вмешалась:
— Сначала извинись!
— Почему? За что? — недоумеваю я.
— Сначала извинись! — настаивает бабушка.
— Ну, извиняюсь! — говорю я с поклоном.
— Хорошо. — тянет бабушка, — Раз ты готов извиняться без причины — значит, и к семейной жизни готов! Для мужчины важно не быть тряпкой, а набраться смелости и попросить разрешения у своей женщины!
Народ в зале засмеялся.
Я сделал предложение. Подруга ответила согласием. Затем мы с Ма Хери сказали дежурные для такого случая фразы и решение о нашей свадьбе было принято. Это всё делалось для моей бабушки. Она хотела перед операцией назначенной на эту зиму погулять на моей свадьбе. Мама Ма ХеРи почувствовала недомогание и, попрощавшись, уехала.
Все должны быть довольны. Я помог ХеРи в хорошем исходе операции матери. Мне же досрочно предоставлялся шанс правильно распорядиться своим наследством. Причём и мама, и отец тоже давали мне к свадьбе изрядные суммы. Я решил за столом отблагодарить моих ближайших родственников и настойчиво предложил перевести все средства из нацвалюты в доллары или купить акции Apple.
Отец поначалу отмахивался от моих слов, но после приведённых мной прогнозов на ближайшие месяцы, задумался и кивнул мне, соглашаясь.
Слышал, как моя сестра-офицер полиции уговаривала ХеРи поработать «подсадной уткой» в разработке нелегального казино:
— Там тебя никто не знает. В какой-нибудь деревне они снимут дом и аджумы из Сеула там играют до утра. Тебе всего-то нужно поиграть в своё удовольствие и узнать, где будет следующая встреча. А уж мы тогда накроем и любителей азартных игр, и организаторов…
— Ну, не знаю… Начальство не разрешит… — не уверено отвечает ХеРи, — Хотя, они мне пока ни одного нормального дела не дали… Хожу на работу, как ненужная дура… Ну, ладно. Попробую! Может, хоть тебе помогу.
Вот же дурынды! Не могут ровно сидеть на попе.
Бабушка от радости выпила лишнего и села на своего любимого конька — «разговоры». Она могла часами говорить на свои любимые темы. Заставила мою маму принести мой «золотой сертификат» по английскому языку и показывала его гостям. Девятьсот пять баллов из девятьсот девяносто возможных за TOEIC — это не хухры-мухры.
Бабушка рассказывала, что один из её друзей детства в 60–70-е работал в отделе пропаганды на Северную Корею. Они переправляли в КНДР календарики и карты с полуголыми южнокорейскими девушками, чтобы показать северокорейцам, что в Южной жить просто замечательно, хотя в те годы на Севере, с помощью СССР, жилось значительно лучше, чем на Юге.
Мама же рассказала, как во времена её молодости, в 70-е, полицейские с линейками мерили расстояние от среза мини-юбки до колена. Нарушительниц закона тогда наказывали на работе и в учебных заведениях.
Открывать плечи в одежде женщинам было так же запрещено. Мужчин с длинными волосами тоже отлавливали на улицах и брили налысо за нарушение указа Президента Пак Чон Хи «о длине волос».
Отец вспомнил, что как-то его мама дала ему в школу рисовые шарики, а забыла, что этот день недели был объявлен в стране днём без риса. В кафе и ресторанах в этот день были запрещены блюда из риса, а в школах учителя проверяли состав приносимых из дома школьных обедов. Короче, мой отец в школе остался без обеда и получил порцию розог за нарушение по вине своей мамы.
Гости тоже вспоминали о прошлом. Даже в Сеуле в семидесятые-восьмидесятые была проблема с мясом. Если курятину и свинину простые работники ещё видели по праздникам, то корейскую говядину ели только богачи. Пастбищ в Южной Корее очень мало, поэтому мясо местных коров было не просто дорогим, а заоблачно дорогим. Сейчас же в корейских магазинах продаётся в основном привозная говядина, которая всё равно в разы дороже местной курятины с бройлерных фабрик.
Мамина подруга Ли Мён Хи рассказала, что помнит, как до 60-х в послевоенной Корее не делали массово пшеничный хлеб. Это когда хлынула пшеница из США и Канады, то все склады были забиты зерном и никто в Южной Корее не знал, что с ним делать, то на помощь пришла реклама. Во всех магазинах и на рынках тогда появились плакаты, пропагандирующие, что те, кто есть белый пшеничный хлеб станут выше, сильнее, умнее и красивее. И эта плакатная «ушная лапша» сработала! Корейцы, раньше не евшие изделия из пшеничной муки, стали потреблять их в огромных количествах, в том числе прошедшую из Японии лапшу быстрого приготовления рамен.
Я вспомнил, как в детстве в Пхохане разбил фотоаппарат отца и спрятал в останки прибора в пакете в собачьей будке во дворе. Когда отец вернулся с работы, то верный пёс из будки принёс ему разбитый фототруп. Мой отец рассердился и сделал вид, что это пёс виноват в смерти «фотика». Он приказал нашей служанке продать нашкодившую собаку. Я не смог стерпеть продажи верного друга и во всё признался отцу. Был лишён карманных денег на месяц, но собака дожила свой век в будке возле дома.
ХеРи не смеялась над моим рассказом, как другие гости. Наверное, в её детстве с нею приключилось что-то похожее. И точно. Пока ждали десерт, она мне поведала, что поступила в универ с помощью маминой взятки. Когда её отец узнал про это, то он хотел выгнать дочь из дома, но ограничился тем, что сжёг пару её модных сумок.