Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото
Шрифт:
Двадцать четвертого апреля, приведя себя в нарядный вид, члены экспедиции во главе со мною сели в княжеские тележки и, сопровождаемые конвоем гренадер и казаков, проследовали городом в старинное помещение алаша-вана. Всюду по пути виднелись вытянутые физиономии любопытных уличных зевак. Тяжело спустившись со ступеней крыльца, с двумя младшими сыновьями, князь встретил гостей на некотором расстоянии от своего жилища и, ласково улыбаясь, пригласил в приемную, где мы просидели около получаса. По выражению лица цин-вана и по той приветливости, с которой он беседовал с нами, можно было угадать, что он искренне рад нашему приезду и действительно от всей души готов служить всем, чем может. Я, конечно, прежде всего поблагодарил радушного хозяина за руку помощи, протянутую экспедиции в пустыне, на что князь любезно ответил, что надеется и впредь быть нам полезным.
Расспросив о пути следования и о наших дальнейших планах, местный управитель коснулся
123
Алаша-цин-ван хорошо помнил и всегда с уважением говорил о Н. М. Пржевальском. (Примеч. П. К. Козлова)
Алаша-цин-ван оказался вообще настолько культурным человеком во всех отношениях, что разговаривать с ним было не только интересно, но иногда даже поучительно. Имея представление о выгодах и благах хлебопашества, князь с помощью нашей со вниманием разбирал вопрос о том, каким образом извлечь из хребта Ала-шаня наибольшее количество влаги. При этом невольно напрашивался пример проведения скрытых под землей галерей, или кэризов [124] , которыми с таким успехом пользуются в Восточном Туркестане, в Турфано-люкчунской котловине [125] . После приятной беседы с цин-ваном, во время которой ответственную роль драгомана нес испытанный в этом деле Ц. Г. Бадмажапов [126] , мы прежним порядком вернулись к себе на окраину города и с удовольствием сбросили парадное одеяние, быстро облекшись в свое старое удобное дорожное платье. После пребывания в городе мы всегда чувствовали некоторое утомление – слишком непривычными для нас казались шум, сутолока и вообще многолюдство после тишины пустыни.
124
Кэриз, кяриз – подземная галерея для сбора грунтовых вод и вывода их на поверхность в горных и предгорных районах.
125
М. В. Певцов. «Путешествие по Восточному Туркестану, Кун-луню, северной окраине Тибетского нагорья и Чжунгарии а 1889 и 1890 годах». Труды Тибетской Экспедиции. Часть I. Издание императорского Русского географического общества. С.-Петербург. 1895. (Примеч. П. К. Козлова)
126
Новый переводчик, урядник Полютов, только прислушивался и поучался. (Примеч. П. К. Козлова)
Благодаря порядочности, с которой держали себя представители русской торговой колонии в монгольском княжестве Алаша, престиж русского имени стоял высоко, и местные власти сочли своим приятным долгом озаботиться доставкой из Пекина еженедельной почты, вследствие чего и мы имели возможность также поддерживать с родиной довольно тесную связь. Первые дни пребывания в Дын-юань-ине промелькнули незаметно. На главном биваке работа не прерывалась ни на минуту – днем приводились в порядок дневники, сортировались коллекции, освежался спирт, исследовались ближайшие к крепости горные увалы, вычерчивались карты к отчетам. Периодически велись расспросы о близких и далеких окрестностях, приобретались этнографические коллекции. Мои младшие сотрудники – незаменимый Иванов и Полютов – сооружали будку для метеорологической станции, причем не мало хлопот было с лесом, который удалось добыть лишь с большим трудом и за дорогую цену. По вечерам производились астрономические определения географических координат.
Двадцать пятого апреля оба мои препаратора – Телешов и Мадаев, а также собиратель растений и насекомых Четыркин втроем снарядились в экскурсию и перекочевали в одно из ближайших ущелий западного склона хребта Ала-шаня. Тихое ущелье Субурган-гол встретило моих спутников приветливо. Несмотря на отсутствие ручьев и речек [127] , придающих жизнь и обаятельную прелесть всяким горам, здесь среди леса водились маралы (Cervus) и порядочное количество птиц, за которыми наши охотники экскурсировали с увлечением. В первые две недели было добыто свыше двадцати видов [птиц], до тех пор не имевшихся в орнитологической коллекции экспедиции, и с любезного разрешения владетельного князя – три марала (Cervus asiaticus [Cervus elaphus sibiricus]). Живая, привычная в горах деятельность и новая свежая альпийская растительность давали полное удовлетворение.
127
В ущельях хребта Ала-шаня вода встречается только колодезная, в особенности весной и в начале лета. (Примеч. П. К. Козлова)
Тем временем тепло надвигалось заметно. Бывало уже с раннего утра солнце греет ощутительно [температура в семь часов утра в тени +20°С]; в спокойном воздухе реют и щебечут ласточки, воркуют голуби, баботонят удоды. Иногда с резким визгом проносятся стрижи. А однажды пара больших дроф протянула над домом, в котором проживала экспедиция. Самые разнообразные мухи жужжа пролетают из стороны в сторону; изредка показываются и маленькие бабочки.
Так как возможно полное обследование природы Южной Монголии, именно той ее части, которая носит название Алаша, входило в специальные задания экспедиции, то А. П. Семенов-Тян-Шанский, обработавший по нашей просьбе значительную часть энтомологических сборов экспедиции, дает общую характеристику фауны Алаша на основании изучения свойственных ей жесткокрылых (жуков) и отчасти перепончатокрылых насекомых.
В тихие дни атмосфера становится удивительно прозрачной; хребет Ала-шань открывается во всех подробностях: видны вершины, ущелья, отдельные скалы и лес; издали резко отмечаются места падения пород, слагающих массив. Но все это – до первого движения воздуха. Лишь только поднимаются хотя бы слабый юго-западный или юго-восточный, сменяющие друг друга ветры, как с поверхности земли отделяется пыльная дымка, затмевающая все вокруг. В широко раскинувшейся по сторонам пустыне появляются высокие, тонкие, часто весьма затейливых очертаний вихри и кажется, что эта пустыня вот-вот надвинется и поглотит в своих знойных объятиях цветущий зеленый оазис.
В лучшее вечернее или утреннее время мы любили подниматься на соседнюю с домом высоту и любоваться очаровательной картиной гордых гор Ала-шаня, игравших мягкими переливами красок; по гребню искрились косые солнечные лучи, а над ущельями разливалась сизая дымка, медленно выползавшая на скаты. Особенно контрастно вырисовывалась тогда главная священная вершина Баин-сумбур, привлекавшая ежегодно летом, в июне или в июле, благочестивых монголов, собирая их к своему центральному обо с молитвой, жертвоприношениями и особыми торжественными богослужениями. В бинокль определенно намечалась лесная растительность среднего пояса священного массива и даже отдаленные альпийские луга.
По словам местных жителей, последние пять лет в монгольском княжестве Алаша царила большая засуха, что в соединении с общей скудностью воды и отсутствием порядочных рек и речек повлекло за собой неурожай хлебов. Лишенное главного жизненного подспорья, многочисленное население оазиса беднело, беднел постепенно и управитель, задолжавший со своими тремя хошунами пекинскому двору около трехсот тысяч лан серебра.
Месяц апрель близился к концу; сухость атмосферы продолжала оставаться крайнею, а потому пыль, поднимаемая западным ветром, постоянно наполняла воздух и увеличивала духоту. Тем не менее весенняя жизнь быстро развивалась. За мухами и жуками вскоре появились мелкие насекомоядные птички – славки, мухоловки, горихвостки, крапивники; попорченная морозом и снежным штормом зелень стала давать новые побеги.
На окраине оазиса почти под каждым опрокинутым камнем можно встретить двух-трех, а то и большую компанию скорпионов (Buthus eupeus mongolicus Bir.; subsp. nov.).
Первого мая в 1 час дня в тени термометр показывал уже +27,2°С, явились мелкие насекомоядные птички – славки, мухоловки, горихвостки.
Этот день ознаменовался для нас очень приятным событием: в первый раз за все путешествие русских алаша-цин-ван лично почтил экспедицию своим посещением, тогда как прежде и по отношению экспедиции Н. М. Пржевальского, и по отношению моей Монголо-Камской, или Тибетской, он ограничивался присылкою своих братьев или сыновей.