Тибетская книга мертвых (сборник)
Шрифт:
Чье ваджрное тело – мудрость Дхармадхату,
Преображает пространство неведения в мудрость сияющей пустоты.
Почтительно склоняюсь перед Ваджра Акшобхьей, бесстрастным
буддой,
Он, являющий мудру подавления зла,
Чье ваджрное тело – зерцалоподобная мудрость,
Преображает землю привязанности в ваджрную неколебимость.
Почтительно склоняюсь перед Ратнасамбхавой, саморожденной
драгоценностью,
Он, являющий мудру высшей щедрости,
Чье ваджрное тело – мудрость равномерности,
Преображает
Почтительно склоняюсь перед Амитабхой, буддой безграничного
света,
Он, являющий мудру совершенного созерцания,
Чье ваджрное тело – всеразличающая мудрость,
Преображает воду страсти в алмазное знание.
Почтительно склоняюсь перед Амогхасиддхи, буддой действия,
Он, являющий мудру прибежища,
Чье ваджрное тело – всесовершающая мудрость,
Преображает ветры зависти в ваджрное деяние.
Таков полный ритуал заботы об умершем. Учитель должен завершить его чтением 100-слоговой мантры и молитвами о продлении жизни учителей. Ему следует также украсить завершение несколькими стихами посвящения заслуг и молитв благим условиям наполнения мира счастьем, умиротворением и радостью.
Пусть все блага от написания этого текста помогут бесчисленным живым существам найти свой путь к счастью и освобождению. Я, Лама по имени Махасукха, написал это по просьбе нескольких учеников, желавших иметь ритуальный текст заботы об умершем, который можно было бы легко исполнять, а кроме того соответствующий традиции могущественной Ваджрабхайрава-тантры, метода Алмазного разрушителя смерти. Поэтому я написал этот труд, проистекающий из учений многих учителей и духовных наставников. Пусть он будет драгоценностью, исполняющей все желания, для тех, кто станет помогать живым существам, завершившим свою жизнь, и пусть с его помощью бесчисленные живые существа найдут свой путь к благому перерождению.
Глава IX
Раз к Смерти я не шла – она
Ко мне явилась в дом —
В ее коляску сели мы
С Бессмертием втроем.
Последняя в этой антологии – короткая вдохновенная поэма Седьмого Далай-ламы. Седьмой – это мой любимый автор среди всех ранних Далай-лам; его жизнь – это пример простоты и красоты совершенного мудреца [588] , а его сочинения стоят среди лучших созданий Земли снегов с тех пор, как она познакомилась с литературным искусством, вплоть до наших дней. Каждый из ранних Далай-лам велик по-своему, и большинство из них были плодовитыми писателями [589] ; но Седьмой столкнулся с чрезвычайными внутренними сложностями в Тибете. Это была эпоха, полная интриг, конфликтов, войн и резких перемен, монгольских разорительных набегов с севера [590] , коварные китайские заговоры на востоке, борьба между различными группировками в его собственном народе. Как-то он прошел через все это, не уступая никакому злу этого периода, и когда он умер в 1757 году, Тибет переживал уход одного из самых любимых святых, появившихся в его долгой и таинственной истории.
588
Шестой Далай-лама отказался стать монахом. Его разгульная жизнь была, вероятно, одной из причин любви народа к простоте Седьмого Далай-ламы. Отклики на необычное поведение Шестого привели к неожиданным движениям и трудностям в Центральной Азии. См. книгу: Sixth Dalai Lama. Love Songs of the Sixth Dalai Lama. Transl. by K. Dhundup. Dharamsala, 1981.
589
Мы видели материалы нескольких других Далай-лам в предыдущих главах. Первый, Третий и Пятый Далай-ламы были особенно плодовитыми авторами. Поздние, от Девятого до Двенадцатого, написали очень мало, поскольку все они жили очень недолго.
590
Монголы под предводительством Лхавзан-хана вторглись в Тибет и свергли Шестого Далай-ламу, после чего он умер. Лхавзан-хан правил в Лхасе, пока
Размышления о смерти сопровождали Седьмого Далай-ламу в течение всей его жизни и многократно отразились в его сочинениях. Несомненно, это происходило частично потому, что он практиковал и много учил в традиции преемственности Атиши [591] , в которой медитация смерти играет важную роль, но в его сочинениях можно почувствовать, что это нечто большее, что он выражал постоянную опасность, которая, как он ощущал, окружала его.
Эта поэма, выбранная мною из многих им написанных, называется просто «Размышления о путях непостоянства». Вероятно, это самая известная его поэма среди тибетцев, любимая за свои типично тибетские образы. Можно почти почувствовать запах тибетского чая с маслом и ячменной мукой в нем и вкус ячьего сыра. Он говорит о смерти и непостоянстве, но черпает свое вдохновение от золотящихся горных вершин, опоясанных туманом, от бирюзовой зелени полей, от солнца, что «как зонт» встает в небе. Мы чувствуем, как он осознает преданность тибетцев к своей персоне и свою растерянность перед этой наивной верой: «Старые и молодые, они умирают день за днем, прося меня отправить их души в Чистую Землю или предсказать их будущее перерождение». Мы почти видим, как он выглядывает из окна Поталы: «В чреве огромной равнины подо мною Костры бродячих торговцев светятся как звезды. Но завтра они уйдут, оставив только мусор». Пятый Далай-лама писал гораздо более умные вещи, но совсем не так трогательно и без такого простого очарования. Шестой Далай-лама сочинял куда более таинственные стихи, но не с такой определенной чувствительностью. И этот постоянно повторяющийся рефрен: «Мой ум обращается к мыслям о моей смерти» – как непрерывное гудение тибетского монашеского ритуала.
591
Это медитация смерти линии преемственности Атиши, приведенная в шестой главе.
Смерть и умирание – это простейшее явление в жизни, но и наиболее глубокое. Оно может одновременно ужасать и утешать. С одной стороны, оно придает нашей жизни предельную осмысленность и напряженность, тогда как с другой, кажется, лишает нас всякой цели и устремленности. Седьмой Далай-лама глубоко чувствует эту красоту и ужас смерти и создает необходимое напряжение в своих стихах, балансируя между этими двумя настроениями.
О Лама-лха [592] , мое Прибежище, мой отец,
Воспоминание о тебе рассеивает все печали,
К тебе за духовным водительством я обращаюсь,
Благослови мой дух твоей преображающей силой,
Чтобы мысль о смерти никогда не ускользала от меня,
Чтобы мог практиковать я святую Дхарму совершенно.
592
Это термин, буквально означающий «гуру как божество» (в смысле, божество как Будда), является переводом классического санскритского термина «гурудева».
На золотых горах далеких
Туман лежит, как пояс на лугах.
Он твердым кажется сейчас, но скоро он растает.
К мыслям о смерти мой ум обращен.
Весной в тепле все в рост идет,
Побегов бирюзовых зелень.
Теперь же осени конец, поля лежат сухи и голы.
К мыслям о смерти мой ум обращен.
На каждой ветке в моем саду
Гроздья плодов румяных и спелых.
Но ни одного не останется скоро.
К мыслям о смерти мой ум обращен.
Из-за пиков горы Поталы
Солнце встает, как зонтик в небе.
Но вот оно село, зашло в западные пределы.
К мыслям о смерти мой ум обращен.