Тибетский лабиринт
Шрифт:
Началась эта история четырнадцать лет назад, в двадцать пятом, когда Бокий и Харченко подготовили экспедицию в Тибет. Пожалуй, правильнее сказать – не подготовили, а выстрадали – чего стоили, к примеру, изнуряющая альпинистская подготовка и изучение тибетского языка – даже вспоминать боязно. Оставалось лишь получить разрешение от наркома иностранных дел Чичерина, но в последний момент всё сорвалось из-за козней Меера Трилиссера[16] – давнего недруга Глеба Бокия. Желая насолить Бокию, Трилиссер убедил Чичерина отказать в проведении заграничной экспедиции, однако, возражений против того, чтобы организовать таковую в пределах СССР не нашлось, и Харченко удалось вначале съездить в Крым, а затем на Алтай. Обе поездки имели одну и ту же цель – поиск следов працивилизаций. Этими новыми изысканиями Александр Васильевич так увлёкся, что на
Блюмкин слыл личностью по-своему легендарной. Выходец из левых эсеров, человек авантюрного склада, именно он в восемнадцатом году осуществил убийство германского посла графа Мирбаха. Помимо того, Яков имел и иные заслуги перед пролетарской революцией, а также обладал немалыми связями и ещё большими амбициями. Поэты Сергей Есенин, Николай Гумилёв и Осип Мандельштам гордились дружбой с ним, а сам Лев Троцкий причислял этого человека к своему ближнему кругу. Но, как бы там ни было, все знали: Яков – хвастун, каких поискать, соврёт – недорого возьмёт. Поэтому когда он исчез из поля зрения, никто в Братстве не придал этому факту особого значения. Через год Блюмкин вернулся. Вид имел одичалый, но вполне довольный. Изумлённым членам Братства он заявил, что побывал в Тибете, нашёл Шамбалу и даже беседовал с её представителями – потомками древней мудрой цивилизации. В доказательство своих слов Яков предъявил стопку старинных текстов на архаичном тибетском языке, в которых, якобы, содержались некие сакральные знания, в частности – ключ, позволяющий попасть в Шамбалу. Зная Блюмкина, никто бы его тибетской истории верить не стал, кабы не эти свитки, оказавшиеся вполне подлинными.
Блюмкина как отъявленного троцкиста через три года арестовали, при этом не обошлось без погони со стрельбой по улицам Москвы, а чуть позже приговорили к расстрелу. Привезённые же им из Тибета тексты стали для Германа Крыжановского настоящим наваждением. Оказалось, что они не просто написаны на труднодоступном языке, а вдобавок – весьма замысловатым способом зашифрованы. За десять лет титанических усилий учёному удалось расшифровать лишь четверть текста. Тем не менее, это явилось весомым результатом – статья, опубликованная сразу двумя научными журналами, сделала имя Крыжановского весьма известным. Вдобавок, молодёжное издание «Знание-сила» в январе 1937 года поместило весьма хвалебный материал, где результаты Германовой работы именовались не иначе как открытием.
Профессор уже собирался перейти к содержанию расшифрованной части тибетских текстов, но это, очевидно, не интересовало следователей, потому что вопрос толстяка внезапно прервал повествование:
– Не о той ли статье вы говорите, которую потом опубликовали в Германии?
Герман кивнул, хотел пуститься в объяснения, что разрешения на публикацию не давал, следовательно, никак к появлению статьи за границей не причастен, но осёкся, осенённый простой и здравой мыслью: очевидно, эти двое – настоящие гении своего дела. Непостижимо, как легко им удалось подобрать ключик к нему. Без всяких пыток, криков и давления на психику, задавая самые обычные, к слову сказать, весьма умные и точные вопросы, тактично уходя от неприятных для собеседника тем, следователи волшебным образом сумели подвести подоплёку под любое, самое немыслимое, обвинение. Тут тебе, пожалуйста, и отец – махровая контра, и дядя – враг народа, то же самое – Востриков. Добавляем троцкиста Блюмкина, тайное Братство Башни, немецкую разведку и получаем такой «букет», что можно «пришить» организацию Вселенского заговора. А ведь Герман, чёрт возьми, никакой не враг, а обычный гражданин, лояльный к Советской власти и убеждённый патриот своей страны. Более того – предвидя арест, он даже готовился отвечать на вопросы, многие из которых предугадал. Нет, определённо, кавказцы гениальны. Понятно, у них большой опыт работы да и общая удручающая обстановка допроса поспособствовала откровенности арестованного, но только опытом и обстановкой подобный результат не объяснишь – тут нужен великий талант, такой, что, будь эта парочка, к примеру, художниками, наверняка стоила бы в одном ряду с Рафаэлем и Леонардо…
– Хорошо, дорогой профессор, спасибо, что удовлетворили наше любопытство, – вежливо сказал щёголь. – Теперь мы с коллегой можем представиться. Я – Берия, Лаврентий Павлович[17], а это – товарищ Богдан Кобулов[18].
Глава 3
Крючок и червячок
12 апреля 1939 года. Москва.
На побелевшего Германа внимательно смотрели две пары глаз: одна – весьма доброжелательно, вторая – с лёгким недоверием. В свою очередь, профессор не отрывал взгляда от лица товарища Берия.
«Совершенно не похож на фото, что появлялось в газетах. Наверно, из-за сильной ретуши. Но почему же он замолчал? Неужели ждёт, когда я не выдержу напряжения момента и начну истерично каяться в несуществующих преступлениях? Не дождётся! Одно дело – согласиться с надуманными обвинениями под давлением, совсем другое – оболгать себя по собственной воле». С нарастающим раздражением, Герман почувствовал как у него начинает дрожать правое колено.
– Герман Иванович, у вас весьма растерянный вид! – ухмыльнулся Лаврентий Берия. – Но не стану больше напускать туману. Как вы, наверное, догадались, это – никакой не арест, хотя мы постарались обставить дело так, чтобы всё выглядело как арест. Поверьте, причины на то имелись весьма серьёзные.
Нарком сделал небольшую паузу, но её с лихвой хватило, чтобы в сердце Крыжановского, подобно фениксу из пепла, начала возрождаться надежда. Однако он совершенно не разумел сути происходящего. Но, видимо, Берия действительно не намеревался дальше изводить профессора неизвестностью, потому что пустился в объяснения:
– Как вы справедливо заметили, времена меняются. И сейчас действительно настало новое время: Коммунистическая партия, ведомая великим Сталиным, решительно осудила «перегибы» и незаконные методы, практикуемые бывшим руководством НКВД. Повинных в этих преступлениях ждёт суровая кара. Надеюсь, вы узнали человека в коридоре? Мы специально организовали эту встречу, чтобы у вас, Герман Иванович, не осталось сомнений относительно нашей решимости восстановить справедливость и призвать к ответу тех, кто попирает социалистическую законность, какие бы высокие посты они прежде не занимали. Что же касается вашего дяди – выдающегося советского учёного Александра Васильевича Харченко… Да-да, я не оговорился – выдающегося советского учёного, то его светлое имя в скором времени будет реабилитировано, равно как имена тысяч безвинно пострадавших…
– Зачем вы мне всё это говорите? – вырвалось у Германа.
– …Новые времена, профессор, – будто не замечая реплики, продолжал нарком, – затронули не только внутреннюю жизнь советского общества, но и нашу внешнюю политику. В первую очередь, это касается отношений с гитлеровской Германией. Выступая с отчётным докладом на восемнадцатом съезде партии[19], товарищ Сталин полностью развенчал коварные замыслы англо-французских и североамериканских недоброжелателей, намеревающихся стравить нас с Гитлером и заставить советских и немецких рабочих воевать друг против друга. Более того, товарищ Сталин поставил вопрос о построении добрососедских отношений со всеми странами, в том числе и с Германией…
– …И в руководстве Германии нашлись здравомыслящие люди, которые прислушались к словам товарища Сталина, – с гортанным смешком ввернул словечко Кобулов.
– Совершенно верно, прислушались, – в свою очередь усмехнулся Берия, – и вышло с инициативой о налаживании делового, культурного, научного и прочего обмена между нашими странами. В рамках последовавших за тем договорённостей, вчера из Берлина в Москву вышел «Поезд дружбы», в котором находятся деятели культуры, видные учёные, молодёжь и другие представители немецкого народа. В свою очередь, аналогичный поезд, но уже с нашими гражданами, завтра отправляется из Москвы в Берлин. Утром эта новость будет в газетах. В состав советской делегации входите и вы, дорогой профессор.
– Что?! – глупо спросил Герман.
Кавказцы энергично закивали головами:
– Придётся поехать в Германию, товарищ Крыжановский, – ободряюще улыбнулся Берия. – На вашей кандидатуре настояла немецкая сторона.
– Но зачем я им понадобился?
– Да вы что – радио не слушаете? – умилился Берия. – Шестнадцатого апреля в Берлине начинается Международный научный симпозиум, посвящённый проблемам возникновения человечества.
Неподражаемым жестом Лаврентий Павлович поднял вверх указательный палец и закончил: