Тигр, тигр, светло горящий !
Шрифт:
Это не было видением, но все равно — оно было прекрасным.
Хотя мы встречались с Одри при свете дня и мне тогда показалось, что я ее хорошо рассмотрел — девчонка как девчонка, невысокая, с длинными ногами и неплохим бюстом, в общем ничего такого, что могло бы задеть до глубины души мужчину сорока лет от роду, в свое время отменно порезвившегося на просторах Солнечной системы и повидавшего на своем веку и хрупких селениток, и темнокожих венерианок, и рыжих марсианок с «оперной грудью», и землянок всех племен и народностей. Короче говоря, ничего выдающегося я в ней тогда не узрел. Вполне вероятно, что виноват в этом досадном проколе был не я, со своими
Надо честно сознаться, что меня как мужчину в женщине привлекает прежде всего наличие некой изюминки, некого изъяна, эдакой червоточинки в яблоке, служащей свидетельством его экологической чистоты и знаком качества.
Небольшой дефект выделяет именно это творение из ребра Адама в сонме прочих блондинок и брюнеток, высоких и маленьких, худых и пухленьких, зеленоглазых и кареглазых, придавая им неповторимый шарм и милую закомплексованность.
Я не люблю идеально красивых женщин — до восемнадцати лет я вообще сомневался в их существовании в реальной жизни, считая идеал уделом лишь полотен художников, да фантазий режиссеров, но потом, повзрослев и все-таки встретив их, сразу в них разочаровался.
Нет ничего банальнее и скучнее, чем просто красивая женщина и я до сих пор не разобрался почему это так. То ли мы так развращены нашим обществом и нашим ненормальным бытием, что идеалы оставляют нас равнодушными, а то и вовсе раздражают. То ли это объективная закономерность и если перефразировать Толстого — все красивые женщины похожи друг на друга, а все некрасивые — красивы по своему. Точно не знаю.
Поэтому видя женщину с большим носом (особенно этим грешат англичанки), плоской грудью (этим грешат все нации), или если у женщины косит один глаз, а ноги демонстрируют на практике кривые второго порядка, сходящиеся в начале координат (ну это я загнул конечно — всему есть свой предел), я смело сушу весла, запихиваю пистоли за пояс и, сжимая в зубах кортик, а в руке саблю, смело иду на абордаж вражеского корабля.
Кстати, взять тех же греков — спроси сейчас любого мелкообразованного человека об античной скульптуре и он, пусть с большим трудом, потея и пуская слюни от напряжения, скрипя заплывшими жиром мозгами, но все-таки вспомнят безрукую титькастую бабу по кликухе Венера (больная, что-ли), да безголовую девку в балахоне (жаль не голая), с дурацкими крыльями за спиной. А не отбей в свое время Венере Милосской руки, а Нике Самофракийской — голову, кто бы о них сейчас помнил?
Итак, мы в четыре глаза разглядывали в темноте бара сверкающую Одри в сумасшедше дорогом, даже по моим меркам, платье-растении, выращиваемые всего лишь по несколько десятков штук в год на плантациях «Флора-Генетикс», в данный момент принявшем вид классического «маленького тюльпана» ослепительно белого цвета и с живой актинией на левом плече.
Могу поспорить на что угодно, а такая королева еще никогда не посещала здешнюю забегаловку и мне внезапно стало стыдно за этого балбеса Гедеминаса с его потной лысиной и Сен-Сансом, и за самого себя — за испитую, обрюзгшую рожу, дурно отглаженную рубашку, за свою меланхолию, за свои четыре десятка бездарно прожитых лет, за свои попытки спасти человечество и за свое желание сделать это, став если не вторым Мессией, то хотя бы третьим Иоанном Златоустом, за все, за все, в том числе и за свое таращенье на эту смазливую рожицу, будто я с младых ногтей воспитывался в мужском монастыре, а женщин видел только на скабрезных рисунках в тамошнем сортире.
Разглядывая вот так Одри — с жадностью, с удивлением, с виноватым восхищением, я внезапно понял почему она стала так мне нравиться. И дело тут было конечно не в ее наряде — слава Богу, я уже научился и встречать и провожать людей по уму. В ней все-таки был изъян — тщательно скрываемый, замаскированный и превращенный даже в некоторое достоинство, как это ни парадоксально звучит. Несомненно, Одри читала классический рассказ Эдгара По и она выбрала наилучший способ скрыть свой недостаток — она стала им бравировать, выставлять напоказ и можно было подумать, что для нее это только притворство, маска, имидж, а не сама сущность.
Конечно, это был не телесный дефект — не родинка безобразных размеров, не бородавка с торчащими из нее жесткими волосами, не родимое пятно на щеке — кожа одриного лица была гладкой и матовой, не было это и искусственной рукой или костяной ногой — с конечностями у нее тоже было все в порядке округлы, прямы и изящны.
Это был не телесный, а психологический недостаток.
Я не держу себя за великого психолога-практика, наподобие М. Леви, и не считаю, что с одного взгляда на человека могу поставить ему диагноз, как З. Фрейд, но я многое повидал на этом свете, а к тому же в моей бывшей профессии умение проникать в потемки души человеческой и, находя там слабые места, манипулировать ими, было одним из самых важных, после наглости.
Одрин бронетранспортер, ее живое платье и неуверенность в глазах подсказали мне, что передо мной просто слабая, нежная и ранимая от рождения женщина, которая очень тщится стать сильной. Может для других это и не является недостатком, может некоторые женщины воспринимают свою слабость как нечто само собой разумеющееся и даже очень привлекательное, так как многие мужчины очень не любят, когда противоположный пол хоть в чем-то равен им или, того хуже, превосходит их, но для Одри это было трагедией.
И она выбрала худший вариант преодоления своей «ущербности» — она стала бороться со своим характером. Все эти путешествия по Европе пешкостопом, посещение третьеразрядного бара в одеянии, стоящем не одно состояние, по приглашению малознакомого мужчины, опухшего от попоек и бессонницы, все это было внешним проявлением, отголоском Великой Борьбы С Самой Собой. Хуже нет этого пути, на нем люди уподобляются, говоря словами Бассе, дубу, несгибаемо противостоящему обильному снегопаду и ломающему свои ветви, не выдерживая тяжести снега, вместо того, чтобы подобно иве уступить, поддаться, стряхнуть тяжесть с гибких ветвей и вновь выпрямиться навстречу новым стихиям.
Бассе мне все-таки ближе.
Я не удивился, если бы оказалось, что моя новая знакомая имеет отношение к спецслужбам или террористам.
Все эти размышления пронеслись в моей голове за доли секунд — думать быстро еще одна полезная привычка, вынесенная мной из прошлой жизни, я понял как надо себя вести и бодро ответил:
— Привет, Одри. Забирайся на стул и я познакомлю тебя с нашим хозяином.
Одри забралась на табурет, нисколько не заботясь о приличиях и сверкая белым и ажурным бельем, протянула ладошку Гедеминасу и представилась: