Тигр в дыму

Аллингем Марджери

— Все уже было в газете. Ты же ее не читал, Бригадир, а мы читали! — тон его был самоуверенным и насмешливым. Тидди норовил посильнее раздразнить собеседника, подкалывая его, сбивая с толку, как матадор разъяряет быка.

И все это понимали, но один лишь беззащитный пленник за его спиной понимал цель этого.

— Ну так как же насчет твоих правил, Бригадир? — Долл тяжело дышал, его непроницаемые стекла уставились на смуглое страдальческое лицо. — Никаких свидетелей, говоришь? Хорошо же ты начал, валяй продолжай в том же духе!

— Тидди! —

не вынес напряжения Роли. — Ты сдурел совсем! Заткнись, ты слышал!

— Он абсолютно прав! — потерявший певучесть голос срывался на фальцет. — Он прав. Я должен был работать в перчатках, и должен был разобраться с той женщиной в новом доме Ливетта, кто бы она ни была. Я…

— Кого-кого? — Тидди Долл мигом позабыл все прочие соображения, имя оглушило его, как пощечина. — Кого дом, как ты сказал?

— Джеффри Ливетта.

Подозрение вспыхнуло в мозгу Хэйвока, и он резко обернулся, готовый увидеть некое особое, глубокое и ужасное значение во всяком совпадении.

— Ливетт, — повторил он. — Это и есть новый жених. Конверт предназначен ему. А что такое? Говори, капрал! Что? Ты что, слышал это имя раньше?

Глава 12

Официальная акция

А тем временем наверху первые рыбные торговцы, мокрые, как и их товар, валом валили из проулка на рыночную площадь. И вот уже образовался длинный обшарпанный ряд, который время от времени размыкался, чтобы дать дорогу добродушно извиняющимся грузчикам, подтягивающим мешки в зеленную лавку, и смыкался снова.

К утру туман сделался еще гуще. За двадцать четыре часа городские свалки наделили его плотью и запахом, и теперь он был леденяще-мерзостным.

Именно в недрах зеленной лавки и зародилась та «пара слов», которой суждено было вырасти в полнозвучный рыночный гвалт. Зеленщица, полная женщина, закутанная едва ли в дюжину вязаных кофт, каждая из который хоть краешком давала знать о своем существовании, тем не менее мерзла в них и потому раздражалась. Душу она отводила, отвечая двоим мужчинам, обратившимся к ней официально и вежливо.

— Но ведь у нас уже все что можно померили, — протестовала она. — У нас уже были на той неделе. А мне дела нет, будь вы хоть из самого из правительства, хоть от лорд-мэра, для налогов нас уже обмеряли вот и весь сказ. А если налоги еще больше будут, то мне платить нечем. Такое устраиваете, что можно подумать победил Гитлер!

Раскаты ее могучего голоса явственно слышались с улицы сквозь незастекленное окно, и невысокий мужчина в рыбном ряду аккуратно сплюнул на мостовую:

— Скажи лучше — русские, — кратко заметил он.

— Прямо он русский, этот Джек Хэйвок, — не разобрав, отозвался торговец рыбой, шваркнув камбалу на развернутый газетный лист, протянутый ему старушкой. — Нашенский он, отечественного производства, вроде как наша рыбка. Ну, бегите, матушка, почитаете потом у камелька. Погрейтесь там за мое здоровье!

Лавочница продолжала ворчать:

— Я скоро больная буду ото

всяких этих властей. Уж и на той неделе весь дом обшарили.

Визитер повыше, приятной наружности господин, сменивший роговые очки на специальные окуляры санитарной службы, глядел на нее обеспокоенно. Мистер Кэмпион попал в весьма щекотливое положение. Он был вынужден заниматься расследованием, не прибегая к помощи полиции, не будучи вполне уверен, что Ливетт не замешан в каком-либо неблаговидном деле. Поэтому адрес оркестра пришлось добывать из неких далеко не официальных источников, и наконец теперь, когда адрес Уже был найден, оказалось что он не совсем точен. Кэмпион понял, что войти в подвал можно только через подсобное помещение лавки. Он сожалел, что представился налоговым инспектором, но куда больше его тревожило предчувствие, что медлить нельзя ни минуты.

Он посмотрел на своего сопровождающего, и мистер Лагг, приобретший благодаря макинтошу и котелку весьма солидный вид, понял, что пора идти на выручку. Он пододвинул даме кипу старых налоговых деклараций.

— Да не стесняйтесь вы, с такой-то славной наружностью, — начал он с несколько неуклюжего комплимента. — Вы ведь помочь нам хотите, голубушка, правильно?

— Да уж прямо! — усомнилась она. — А наружность вы мою в покое оставьте, она при мне всю жизнь, я про нее и слушать ничего не желаю. Уходите-ка отсюда! Идите у соседей меряйте!

Мистер Кэмпион кашлянул:

— Я только насчет подвала, мэм, — сообщил он доверительно. — Наши ребята маху дали — не включили размера подвала, вот нам и пришлось вас снова беспокоить.

— А-а, хотите чтобы я налоги платила за здорово живешь! Вдвоем явились подвал мерить! Нет уж! Ключа я вам не дам. Не могу вас туда пустить. Мои жильцы оставляют мне ключ, когда уходят на работу. Вон он на гвоздике висит. Только дотроньтесь — я мигом полицию позову! — она растерянно замолчала, и все трое, застыв, уставились на громадный и пустой гвоздь, торчащий из зеленой дощатой стены. — Пропал! — возопила она. — Кто взял? — и повернулась к Лаггу, свирепея от внезапного подозрения.

— Да обыщите меня, миссис, — толстяк даже оскорбился..

— Недосуг мне, а то бы обыскала его как миленького, — ее блестящие глазки, такие же маленькие и темные, как у него самого, окидывали его объемы с нескрываемым злорадством. — Ишь, чего это из вас так выпирает? Собор святого Павла?

— Хо! От кого это я такое слышу, а? — задетый за живое, Лагг позабыл всякую осторожность. — Не иначе от Марго Фонтейн из балета Ковент-Гарден!

Получалось глупо. Разгоралась настоящая, чисто лондонская склока, бестолковая, с переходом на личности. Обтянутый шерстяной кофтой бюст колыхался, лицо лавочницы приобрело оттенок спелой сливы, и перепачканная землей рука уже взлетела для удара. Но тут же опустилась, и дама, пересиливая себя, как если бы ей пришло в голову кое-что похлеще, перегнулась через горку пламенеющих апельсинов и завопила что было мочи: «Полиция!»