Тигриное око (Современная японская историческая новелла)
Шрифт:
Зеваки на мосту не переставали осыпать насмешками воришку Сэна, но кое-кому это не мешало восхищенно поглядывать на О-Маю. Для взоров грубой толпы она была очень уж лакомым куском, и не без причины.
Хоть и женщина, а ростом О-Маю была чуть ли не шести сяку, да и весила немало, двадцать три кана [53] в ней, пожалуй, было. К тому же она имела обыкновение высоко укладывать волосы, и где бы О-Маю ни появилась, ее крупная фигура тотчас притягивала к себе взоры.
53
Кан —
Да и полное белое лицо О-Маю с правильными чертами казалось привлекательным.
Тем временем из снующих под мостом лодок и из толпы на берегу послышались вопли изумления. О-Маю продвинулась поближе к перилам моста. Зеваки, стоило ей хоть чуть-чуть задеть кого-нибудь из них, мгновенно расступались, их словно отбрасывало в стороны.
Так что же здесь произошло? О-Маю посмотрела вниз, и у нее перехватило дыхание. Из лодчонки, проплывавшей под мостом, вверх метнулась фигура мужчины с обвязанной полотенцем головой, он мигом очутился на свае моста и стрелой взлетел к самым перилам.
Казалось, простому смертному такое не по силам. Его ноги и руки двигались столь стремительно, что глаз не успевал следить за ними. Едва лишь он добрался до перил, к которым пригвожден был Сэн, как уже перекинул через них обе ноги, резко сложил свое тело пополам, обнял колени Сэна и в ту же секунду выпрямился.
— Ах! — вскрикнула О-Маю.
Обнимая ноги воришки, мужчина увлек его за собой в воды реки Сумида. Почти одновременно в лучах послеполуденного солнца сверкнул отброшенный им кинжал, который миг назад пришпиливал к перилам руки Сэна.
Цветущие пышные женские груди… Позволяя мужчине зарыться лицом в ложбинку меж ними, О-Маю и сама испытывала блаженство. Мужчина был тот самый человек, который солнечным осенним днем на мосту Эйтайбаси выручил вора Сэна Бобовое Зернышко и скрылся в волнах реки Сумида. Стоит ли говорить, что они были из одной шайки?
Этого воришку звали Итимацу Кодзо Матакити, и он считался подручным Сэна.
С тех пор прошло уже два месяца, стояла середина 12-й луны, последней в году. Все еще держалась теплая погода, и воды реки Сумида, как и тогда, спокойно катились, освещенные нежаркими солнечными лучами начала зимы.
В тесной комнате постоялого двора у лодочного причала было душно от глиняной жаровни и разгоряченных тел мужчины и женщины.
На свидания с Матакити О-Маю приходила в гостиницу «Тамая», одну из многих у причалов по берегам реки Канда, там, где она впадает в реку Сумида, у западного края моста Рёгоку.
— Когда обнимешь О-Маю-сан, такое счастье накатывает! До самых краев тебя блаженство наполняет.
Матакити говорил это ласковым и томным голосом, касаясь губами желтых сосков О-Маю. Ему, вероятно, казалось, что он обнимает женщину, хотя правильнее было бы сказать, что женщина заключала его в свои объятия.
Конечно, Матакити был не столь мал ростом, как Сэн, но был поджар и тонок, и когда выступал в одном из балаганов квартала Рёгоку, балансируя на шаре или на канате, то ловкость его акробатических трюков и красивое лицо с мальчишеской челкой приводили зрительниц в восторг.
На будущий год ему исполнится двадцать лет, а он все еще не расстался с отроческой прической. Пряди волос Матакити щекотали кожу на груди О-Маю, и его гибкое тело словно утопало в пышной женской плоти.
— От меня не убежишь, Мата-сан! Уж от меня-то тебе никуда не деться, верно?
— Точно, мои слова! Только я хотел это сказать… Смотри, бросишь меня — не прощу!
Они непрестанно шептали друг другу одни и те же глупости и без устали снова и снова предавались ласкам. О-Маю была совершенно счастлива.
Родители О-Маю были обычного телосложения, а вот их единственная дочка выросла такой крупной, с такими чрезмерно развитыми формами, что в свои двадцать два года все еще не получила ни одного брачного предложения.
Хотя она была наследницей лавки «Симая», где держали больше трех десятков работников, подыскать человека, который решился бы пойти в зятья-примаки и стать для О-Маю мужем, никак не удавалось, и об этом день и ночь болела голова у отца О-Маю, Дзюэмона.
Конечно, некоторые хотели бы взять О-Маю в жены ради поживы, ради богатства торгового дома «Симая», но такие предложения девушка упорно отклоняла.
— Отец, я сама справлюсь, буду одна продолжать наше семейное дело. Ну, а со временем выберу усердного приказчика и ему оставлю лавку. Разве так нельзя?
— Но ведь тогда пресечется наш род, род владельцев «Симая»!
— Вот поэтому я и буду сама вести дело, пока живы вы с матерью. А потом разве не все равно? Даже родные могилы через три-четыре поколения становятся как чужие, так устроен мир. Вот и мой наставник из Каябатё то же говорит. Стоит ли горевать, что «Си-мая» просуществует столько, сколько буду жива я?
— По правде говоря… — на этот раз вмешалась мать, — мы тут поговорили с отцом… Он тоже считает, что можно было бы взять в зятья Хикотаро из квартала Сэтомоно.
— Ах, вот как! Ну, тогда передавайте все дела Хикотаро. А я уйду из дома. Я сумею прожить, буду тренировать учеников наставника из Каябатё…
— Глупости ты говоришь! Вот родили дитятко… Мать — в слезы, отец — гневаться.
В подобные минуты ей хотелось закричать: «А кто, скажите, такую породил?» Однако в последнее время О-Маю терпела все это спокойнее.
Тело ее все наливалось, ростом она становилась все выше, и когда это превзошло допустимые пределы и ссоры в семье стали повторяться десятки и сотни раз, горе ее и обида на свое женское тело застыли в груди, подспудно собираясь в упругий комок протеста.
Однако, что долго копится, непременно когда-то выплескивается наружу. Поэтому О-Маю порой становилась своенравной. Так, в возрасте девятнадцати лет она поступила в ученицы к мастеру фехтования Утибори Сабаноскэ, который неподалеку от ее дома открыл для горожан школу боя на мечах направления Итто. Летом прошлого года наставник Утибори перебрался в новый фехтовальный зал в квартале Ура Каябатё, и О-Маю ходила туда на занятия.