Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова
Шрифт:
Звонком вызвав секретаршу и приказав ей строго-настрого никого не пускать и приготовить кофейку, Мотченко закрыл на ключ дверь и, достав из сейфа початую бутылку коньяка с рюмками, по пути прихватил из холодильника бутылку «Нарзана» и выставил все это на журнальный столик.
— За что пьем? — наполнив рюмки, спросил он.
— За удачу.
— Думаешь, раскрутим это дело?
Вячеслав Иванович только хмыкнул, отчего-то вспомнив любимую присказку Турецкого: «А куда оно, на фиг, денется!»
За это
Осторожно постучавшись, дабы не спугнуть добродушный настрой своего начальника, секретарша внесла небольшой поднос с двумя чашечками кофе, поинтересовалась, нарезать ли бутерброды с колбаской, и ушла, благосклонно покосившись на столичную знаменитость.
Проводив молодку долгим взглядом и дождавшись, когда за ней закроется дверь, Грязнов повернулся к Мотченко.
— Послушай, Афанасий Гаврилыч, а тебе не кажется, что наш великий Шерлок Холмс из прокуратуры забыл о тех отпечатках пальцев, которые были обнаружены на внутренней стороне пистолета? А?
— Да я уж и сам… — попробовал было оправдаться Мотченко, однако Грязнов остановил его движением руки.
— Не спеши, все слова потом. Ты меня сейчас послушай. Он оттого столь старательно обходит их стороной, что эти пальчики не вписываются в версию с Кургузым. А может, именно в них и разгадка. Что скажешь?
— Да что тут говорить? — пожал плечами Мотченко. — Я уж и сам над этим голову ломал. Да только пока Сохатый на признанку не пойдет, нам с тобой только гадать придется.
— В таком случае, надо заставить его заговорить.
— Что ж я, не пытался, что ли? — пробурчал Мотченко. — Его еще вчера вечером к нам этапировали, попутным рейсом. Молчит, зараза.
Только и того, что «знать ничего не знаю, да ведать ничего не ведаю». И все доводы… Короче, нулевой вариант.
— Так, может, я попробую? — предложил Грязнов. — Когда я с ним разговаривал, вроде бы пошел на контакт мужик. Может, и сдвинется что в его черепушке?
Хозяин кабинета только с усмешкой плечами пожал: давай, мол, попытка не пытка, как говаривал когда-то незабвенный товарищ Берия.
Грязнов все понял правильно и тут же внес необходимые коррективы:
— Но до того, как я попробую разговорить его, надо будет проверить алиби Кургузова. Я позвоню в Хабаровск, чтобы прояснили его утверждение относительно вытрезвителя, а ты со своими хлопцами займись этим самым грузчиком Васяней и попытайтесь найти проводницу того вагона, в котором ехал Кургузов.
— В таком случае, за удачу? — предложил Мотченко, вновь наполняя рюмки.
— За нее, родную.
Поставив пустую рюмку на журнальный столик, Грязнов как-то исподволь покосился на хозяина кабинета:
— Как там Безносов? Эти чурки еще не одумались?
— Жди! — огрызнулся Мотченко. — Они отпустят! А Безносов… Короче, голодовку объявил мужик. Требует, чтобы его или освободили, или же перевели в Хабаровск.
— То есть полное недоверие стожаровскому следаку?
Мотченко кивнул.
Глава 14
Найти бригаду, которая в тот вечер обслуживала маршрут поезда, увозившего из Стожар Семена Кургузова, особого труда не составило, да и проводница, разбитная бабенка лет тридцати, «того», как она выразилась, пассажира помнила.
— Ох же, падла, и пьяный был! — рассказывала она стожаровскому оперу, умудрившемуся перехватить ее на перегоне Комсомольск-на-Амуре — Советская Гавань. — Я его хорошо запомнила. Здоровенный такой амбал, а на ногах едва-едва держался. Считай, что на карачках в тамбур забрался. Его еще тип какой-то провожал. Тоже в лоскуты пьяный, но трезвее этого. Он его на подножку подсаживал — сам-то забраться этот не мог.
— А как же ты запустила его? — не удержался совсем еще молоденький оперок, строго-настрого проинструктированный майором Мотченко.
В покаянном раскаянии проводница прижала руки к груди.
— Честно признаться, не хотела поначалу этого хмыря запускать, видит Бог, не хотела, но… — И она, будто заигрывая с опером, развела руками, — уж очень меня дружок его, тот, что провожал этого хмыря, упрашивал. В общем, уговорили бедную девушку, тем более что билет его в полном порядке был.
— Может, еще что-нибудь припомнишь? — «прокачивал» проводницу опер, которому было приказано выжать из проводников, запомнивших Кургузова, максимум полезной информации. — Может, разговор какой промеж них был?
— Какой, на хрен, разговор? — возмутилась проводница. — Когда мы этого кабана на площадку втащили, а потом и в купе уже заволокли, он тут же, как подрубленный, на нижнюю полку завалился. И захрапел. Я еще подумала тогда, что этак и на выговор от начальства нарваться можно, если кто-нибудь из пассажиров моему руководству пожалуется.
— И что, нашелся такой?
— Обошлось, слава богу.
— Хорошо. И что дальше?
— А что дальше?.. Дальше так и храпел, как боров обожравшийся. Хорошо еще, что вагон полупустой был, а то точно не обошлось бы без неприятностей. А так, что? Проспится, думаю, тоже ведь человек, а не скотина.
— Ну а дальше-то?
— Дальше… А дальше оказалось, что он все-таки скотина, а не человек. Я-то, дура, думала, проспится, а у него, видать, еще одна бутылка была припрятана. Это уж мне пассажир один сказал, когда этот козел прямо из горла винище хлестал. Ну, тут я, конечно, не выдержала, рассердилась очень. Хабаровск скоро, а он через губу переплюнуть не может.
Она замолчала, видимо, не очень-то были приятны для нее воспоминания, и даже плечиками передернула, словно ее пробил озноб.