Тихая гавань
Шрифт:
В их супружеской жизни случались тяжелые времена, но даже тогда ее любовь к Теду оставалась неизменной. Впрочем, для чего кривить душой? В их отношениях появилась трещина, и невольным виновником ее стал Чед. Но теперь все кончено. Их несчастный мальчик успокоился навеки. И Тед с его блестящим умом, талантом и обаянием навсегда ушел из ее жизни. Долгими часами Офелия прокручивала в голове воспоминания, словно видеопленку, перетасовывая кадры, снова и снова останавливаясь на тех временах, когда они были счастливы, и поспешно проматывая другие, о которых хотелось поскорее забыть. Это напоминало монтаж фильма. Что получится, она не знала. Ей казалось, она делает фильм о человеке, которого любила, несмотря ни на что.
Проблему ужина они с Пип решили при помощи сандвичей. Пип охотно согласилась на них, хотя у нее весь день маковой росинки во рту не было. Воцарившаяся в доме тишина тяжело давила на грудь. Они никогда не включали музыку. Пип думала о Мэтью, гадая, где же находится Новая Зеландия, о которой он говорил. Бедняга, как же он, должно быть, скучает по детям! Ей очень жаль его. Пип радовалась, что рассказала ему об отце и Чеде. Правда, она не упоминала о болезни Чеда – почему-то ей показалось, что так будет нечестно по отношению к брату. Пип помнила, что его болезнь оставалась тайной, о которой за пределами семьи никто не знал. А уж теперь и вовсе не стоило, решила она. Ведь Чеда больше нет.
Болезнь брата наложила свой отпечаток и на нее, да и на всех в семье тоже. Жить с ним в одном доме было нелегко. Чед всегда знал, как отец мучительно стыдился его. Догадывалась об этом и Пип. Как-то раз она случайно упомянула о его болезни в разговоре с отцом. Чед тогда снова лежал в больнице. Пип никогда не забыть, как кричал на нее отец – кричал, что она не понимает, дескать, о чем говорит. Но Пип понимала. Понимала слишком хорошо, может быть, даже лучше, чем он. Она знала, как тяжело болен Чед. И Офелия тоже знала. Только один Тед отказывался это видеть. Из-за своей гордости. Тед отказывался смириться с тем, что сын неизлечимо болен. И не важно, что говорили врачи, – он упорно стоял на своем: если мальчишка будет подчиняться раз и навсегда установленным строгим правилам, то и проблем никаких не будет. А добиться этого – задача Офелии. Он вечно винил во всем жену, упорно отказываясь верить, что сын болен. И как бы плохо ни обстояли дела, Тед продолжал закрывать глаза на горькую правду.
Выходные прошли тихо. Андреа, пообещавшая снова выбраться к ним на уик-энд, передумала и не приехала. Малыш простудился, сообщила она по телефону. К вечеру воскресенья Пип просто извелась – так ей хотелось снова увидеться с Мэттом. Офелия все утро дремала на веранде. Понаблюдав за матерью около часа, Пип позвала Мусса и отправилась на пляж. Вообще говоря, она не собиралась идти на общественный пляж – она просто пошла в ту сторону. Но когда Пип спохватилась, оказалось, что она уже далеко от дома. И тогда она бросилась бежать во весь дух, отчаянно надеясь, что он еще не ушел. Мэтт сидел на том же самом месте, где и раньше, и снова рисовал, только теперь это была уже другая акварель. Снова закат солнца, но уже с ребенком – девочкой с красновато-рыжими волосами, хрупкой и тоненькой. На ней были белые шорты и розовая рубашка. На берегу возле нее бегала большая коричневая собака.
– Ой, это я и Мусс? – тихонько спросила Пип, и Мэтт вздрогнул от неожиданности.
Он не заметил, как она подошла. Помедлив немного, он обернулся. И на губах его появилась улыбка. Сегодня он ее не ждал, ведь она сказала, что ее мать уедет в город только во вторник. Но обрадовался, что она все-таки пришла.
– Может быть, дружочек. Какой приятный сюрприз! – улыбнулся Мэтт.
– Мама уснула. А мне нечего делать, вот я и решила прийти.
– Очень рад, что ты пришла. А мама не испугается, когда проснется и увидит, что тебя нет?
Пип покачала головой. Теперь Мэтт уже хорошо ее изучил, чтобы понять, что это значит.
– Она иногда спит целыми днями. Наверное, ей так лучше.
Зная об их горе,
Пип снова уселась на песок возле него и молча смотрела, как он рисует. Потом встала и принялась бродить по берегу возле самой воды в поисках раковин. Мусс кругами носился возле нее. А Мэтт, бросив рисовать, наблюдал за ними. Ему нравилось смотреть на Пип, она была очаровательной, словно существо из какого-то другого мира. Порой Пип напоминала ему русалочку, выбравшуюся из моря, чтобы потанцевать на берегу. Или загадочного лесного эльфа. Мэтью так засмотрелся, что не заметил направляющуюся к ним женщину. Когда он обернулся, она стояла совсем рядом. Лицо у нее было напряженным. Мэтью испуганно вздрогнул. Он понятия не имел, кто она такая.
– Почему вы следите за моей дочерью? Вы ее рисуете? Зачем? – Вспомнив наброски, которые Пип принесла домой, Офелия мгновенно догадалась, кто перед ней.
Она решила сходить на общественный пляж, отыскать Пип и заодно посмотреть, чем та занимается во время своих отлучек. Офелия не знала, как Пип проводит здесь время, но ничуть не сомневалась, что сидящий человек имеет к этому отношение, а после того как увидела на его акварели Пип вместе с Муссом, у нее уже не осталось никаких сомнений.
– У вас такая очаровательная дочь, миссис Макензи. Должно быть, вы очень гордитесь ею, – спокойно проговорил Мэтт.
Но спокойствие давалось нелегко. Немигающий взгляд женщины заставил его поежиться. Он прекрасно догадывался, о чем она сейчас думает. Нужно, конечно, разубедить ее, однако Мэтт опасался, что его попытки вызовут у нее еще худшие опасения.
– А вам известно, что ей всего одиннадцать лет? На самом деле никто и не дал бы ей больше. По правде сказать, Пип выглядела куда моложе своих лет. Офелия недоумевала, что мужчине нужно от такой крошки, и душа ее наполнилась самыми черными подозрениями. А набросок, по крайней мере в ее глазах, служил прикрытием его намерениям. В конце концов он мог оказаться похитителем детей. Или даже еще хуже. Но Пип по своей наивности, конечно, ни о чем не подозревала.
– Да, – чуть слышно ответил он. – Она мне сказала.
– Зачем вы разговаривали с ней? Для чего вам понадобилось ее рисовать?!
Мэтту хотелось объяснить, до какой степени одиноко чувствует себя ее дочь, но у него язык не поворачивался заговорить об этом. И тут Пип оглянулась, заметила мать и бегом бросилась к ним. На бегу она с тревогой вглядывалась в лицо матери, решив, что той, возможно, плохо. Однако очень скоро по выражению лица Офелии поняла, что если кого и надо спасать, так только Мэтта. Мать выглядела напуганной и сердитой одновременно, и Пип почувствовала неосознанное стремление вступиться за своего нового друга.
– Мам, это Мэтт, – церемонно представила она его, словно стараясь придать налет респектабельности нелепой сцене.
– Мэтью Боулз, – представился Мэтт, протянув руку Офелии.
Но она сделала вид, что не замечает ее. Вместо этого она повернулась к дочери, в ее янтарных глазах вспыхивали и гасли огоньки. Пип прекрасно знала, что это значит. Мать редко сердилась на нее, особенно в последнее время. Но сейчас она была просто вне себя.
– Сколько раз я просила тебя никогда не разговаривать с незнакомыми людьми! Никогда! Ты меня поняла?! – Офелия повернулась к Мэтту. Глаза ее сверкали. – Сказать вам, как называется то, чем вы занимаетесь? – крикнула она. – Как вам не стыдно?! Она же еще ребенок! Делаете вид, что подружились с ней, а сами используете свои так называемые портреты, чтобы соблазнить девочку! Попробуйте только близко подойти к ней, и я немедленно позвоню в полицию. Сами увидите! – выпалила она.